Глава 8. Нужная работа. Ю.И. Дроздов. Вымысел исключен. Записки начальника нелегальной разведки

Глава 8. Нужная работа

«На войне большинство людей рискует жизнью не больше, нежели это необходимо, чтобы не запятнать своей чести; но лишь немногие готовы всегда рисковать так, как этого требует честь, ради которой они идут на риск».

Франсуа де Ларошфуко.

Так кто же такой нелегал? Что у него за работа? Нелегал — это особый разведчик, отличающийся от обычного тем, что обладает более высокими личными качествами, специальной подготовкой, которые дают ему возможность выступать и действовать, не отличаясь от местных жителей той страны, где он находится.

Разведчиком-нелегалом может стать далеко не каждый. Профессия требует высокого уровня развития интеллекта (мышления, памяти, интуиции), эмоциональной устойчивости, позволяющей сохранять интеллектуальный потенциал в стрессовых ситуациях и переносить без ущерба для здоровья постоянное психическое напряжение, развитая воля, способности к овладению иностранными языками.

Это самые общие требования, но понятно, что найти людей с таким сочетанием качеств нелегко и что нелегальная разведка — удел специально подобранных (отобранных) людей.

Подготовка разведчика-нелегала очень трудоемка и занимает несколько лет. Она нацелена на то, чтобы на базе имеющихся личных качеств сотрудника сформировать профессиональные навыки и умения. Безусловно, она включает в себя овладение иностранными языками, подготовку разведчика в психологическом плане (которая, в частности, позволяет ему выступать в амплуа представителя той или иной национальности, носителя тех или иных национально-культурных особенностей), разумеется, — оперативную подготовку, в том числе освоение приемов получения и анализа разведывательной информации, поддержания связи с Центром, и другие аспекты.

Чего нет в этой подготовке, так это курса террора, диверсий и убийств, хотя именно это подразумевают, когда нас называют «рыцарями плаща и кинжала». Все это — далекое прошлое.

Разведчик-нелегал — это человек, способный добывать разведывательную информацию, в том числе и аналитическим путем. Просто невозможно представить себе разведчика, который бы пошел на убийство даже в условиях грозящей ему опасности.

Я люблю этих людей, отважившихся избрать эту долю. Смелых, умных, находчивых, с орденами и звездами Героев и без них, не имеющих права сказать открыто о себе, живущих трудной, полной ограничений жизнью. Летом 1990 г. мы вывезли двух разведчиков-нелегалов отдыхать на Енисей. Глава местной администрации, которого познакомили с ними, растроганно воскликнул:

«Ребята, дайте я вас обоих пощупаю, дорогие мои…»

Нелегалы обладают цепким критическим взглядом на окружающую действительность за рубежом и у себя на Родине. Руководство хорошо знало это и с большим вниманием относилось к результатам их труда, понимая, что эти люди ничего приукрашивать или затушевывать не будут.

Заканчивался 1983 год. Как всегда в конце года, я работал над годовым отчетом. В сухих официальных строчках оперативного отчета, за цифрами, псевдонимами и фразами упрятывал живую активность разведчиков-нелегалов за рубежом. В который раз приходилось ловить себя на мысли о том, что мы чрезмерно скупы на похвалу или положительную оценку результатов их труда.

Мы обсудили в руководстве нелегальной разведки этот вопрос и пришли к выводу, что руководство страны должно знать, каким трудом обеспечивается решение внешнеполитических проблем. Среди нелегалов и сотрудников управления были представители более 30 национальностей СССР и других стран мира, были награжденные орденами и после 1945 г. — ни одного Героя Советского Союза. Нам это показалось несправедливым.

Мы внимательно оценили операции последних почти 40 лет, их конкретных участников и единодушно пришли к выводу, что можем представить к высшей государственной награде нескольких лучших разведчиков-нелегалов. В руководстве разведки и Комитета госбезопасности нас поддержали.

Когда в ЦК КПСС и Совете Министров предварительно ознакомились с материалами представлений к награждению, то были поражены тем, чего может достигнуть и что может сотворить сконцентрированная и целеустремленная воля разведчика-нелегала.

Руководство страны положительно рассмотрело материалы нелегальной разведки о присвоении звания Героя Советского Союза нелегалу «Анри» и награждении Орденом Красного Знамени его жены «Аниты», отдавших более 40 лет жизни обеспечению безопасности нашей Родины.

У меня на столе лежал Указ Президиума ВС СССР, а где-то через пару часов «Анри» или «Анита» должны были выйти на связь, получить и расшифровать телеграмму. Какой написать текст? Решили — сухо и просто:

«Указом Президиума ВС СССР за выполнение специальных заданий Родины Вам присвоено звание Героя Советского Союза. «Анита» награждена Орденом Красного Знамени. Поздравляем. Желаем успехов в работе. Центр.»

Рабочих вопросов в шифровке на этот раз не было.

Свою последнюю вербовку агента-иностранца «Анри» провел уже после получения высокой награды.

«Анита» потом рассказывала мне, что «Анри» принял по радио шифровку, обработал ее, прочитал, побледнел и, молча, протянул ей.

Эпоха гласности позволила и нелегальной разведке приоткрыть свои архивы. В 1990–1993 гг. в нашей периодической печати было опубликовано несколько статей о работе нелегалов за границей, которые вызвали живой отклик российской и зарубежной общественности. Особенно настойчиво добивались уточнений наши американские и французские партнеры, чье любопытство мы, к их сожалению, по соображениям безопасности удовлетворить не смогли.

Об «Анри» и «Аните» написал в «Красной Звезде» Равиль Мустафин, 11 сентября 1993 года. Они сделали много больше Возможно, нашим потомкам об этом когданибудь станет известно. Прочтите ее еще раз.

«Равный Зорге, Абелю, Филби…А, возможно, и первый» Зорге, Абель, Филби… Эти имена давно уже стали символом успехов советской разведки и ее неудач. Им удавалось проникать глубоко в чужие секреты, черпая информацию на самых высоких этажах власти, забираясь в самое сердце вражеских спецслужб. Но ведь, скажем так, и широкая известность пришла к ним в результате провалов — то ли в силу рокового стечения обстоятельств, то ли из-за предательства или риска, на который они пошли вполне сознательно, понимая, как важны были для Центра поступавшие от них сведения.

Таковы уж парадоксы профессии разведчика, тем более разведчика-нелегала, чтобы стать знаменитым, прогреметь на весь мир, «надо» засветиться. О других, тех, кому с профессиональной точки зрения повезло больше — они остались нераскрытыми, — как правило, мало кто знает у нас и, к счастью, у «них». А о некоторых вряд ли узнают вообще когда-либо, однако, по своему таланту и мужеству, профессиональному мастерству и ценности, а вернее, бесценности информации от них, короче, по всему тому, что можно, наверное, назвать «высшим пилотажем» в разведке, многие из них не только не уступают тем выдающимся разведчикам, чьи имена у всех на слуху, но, как сказали мне в Службе внешней разведки России, нередко и превосходят их. Об одном из таких людей, составляющих поистине золотой фонд нашей разведки, и пойдет ниже речь.

Как Вас теперь называть?

— Вы можете называть меня Георгий Андреевич, — произнес сидевший напротив пожилой человек.

— Простите, это Ваше настоящее имя или условное? — Вот взгляните, улыбнулся мой собеседник, протягивая небольшую красную книжечку.

«За мужество и героизм, проявленные при выполнении специального задания, Президиум Верховного Совета СССР… присвоил звание Героя Советского Союза…» читаю в удостоверении. Но вот что странно: Героя Георгию Андреевичу присвоили в 1984 году, но документ подписал Громыко. А ведь он, дай Бог памяти, поднялся в кресло Председателя Президиума Верховного Совета СССР уже с приходом к власти Горбачева, то есть позже.

— Вообще-то это уже второе удостоверение, — словно уловив мое замешательство, сказал мой собеседник. — Первое выписали в 1984 году, когда я еще работал «там». Поэтому, чтобы исключить возможную утечку информации, мне тогда «присвоили» чужие паспортные данные. После возвращения документ переписали, но уже на имя, более или менее приближенное к настоящему.

— Если не секрет, что это было за специальное задание? — Если Вы имеете в виду мое последнее задание, то это секрет. Но я думаю, что Героя мне дали не только за одно это задание. К тому времени я более сорока лет проработал в разведке.

— А когда и как Вы пришли в разведку? — Я как сейчас помню этот день. 4 февраля 1940 года, когда по своей инициативе установил контакт с резидентурой советской разведки в Тегеране во главе с известным нашим разведчиком Иваном Ивановичем Агаянцем, человеком очень добрым, умным, настоящим профессионалом в нашем деле.

Медленно проведя рукой по своему лицу, словно снимая какую-то завесу, Георгий Андреевич начал вспоминать то далекое прошлое. К 40-му году их семья оказалась в Иране. Там у отца было свое дело — он был предприниматель. И несмотря на то, что они были вынуждены покинуть Советский Союз в конце 30-х годов не по своей воле, отец воспитывал детей в духе любви в Родине. Это, очевидно, и сыграло главную роль в том, что Георгий еще в юном возрасте принял решение работать на советскую разведку. Хотя не следует исключать и романтику.

Ведь в группе, которую ему поручили создать, что и явилось его первым заданием, должны были быть такие же мальчишки по 16–18 лет.

Никаких денег за свою деятельность они не получали. А когда началась Великая Отечественная война, еще сами находили средства, чтобы сдать их в фонд обороны. Брали и у своих родителей, так как и другие ребята из группы тоже были не из бедствовавших семей.

— Должен сказать, — подчеркнул Георгий Андреевич, — мне с первых же дней своей деятельности пришлось очень много заниматься вербовкой, и делал это я исключительно на патриотической основе. Уверен, что в этом заключается одна из основных причин, почему мне удалось избежать провала. Честно будет работать и никогда не предаст только тот, кто работает не за деньги, а как убежденный патриот.

Кстати, в первую группу Георгия входили и представители тех национальностей бывшего СССР, которые в наши дни враждуют между собой. А они не только уживались, но и всячески поддерживали друг друга, подстраховывали, прикрывали, готовы были пойти в огонь и в воду за друга. Никто тогда не обращал внимания на национальность другого, так как у всех нас была одна Родина, которая находилась в опасности.

Среди членов группы была и та, которая затем станет женой Георгия Андреевича. И не только женой, но и верным соратником. В каждой командировке она была рядом с ним, помогала ему в выполнении сложных заданий с той же самоотверженностью, с которой работала в юные годы.

Легкая кавалерия

Одним из первых заданий группы стала работа по выявлению немецкой агентуры как из числа местных жителей, так и из профессиональных кадровых разведчиков «третьего рейха». А ее, этой агентуры, в Иране хватало с избытком. К 1940 году в стране насчитывалось свыше 20 тысяч немцев. Вооруженные силы Ирана были в буквальном смысле слова нашпигованы немецкими инструкторами. Влияние Берлина на Тегеран было велико. Шах Реза не скрывал своих прогерманских настроений. В планы Берлина входило вторжение с территории Турции и Ирана в советское Закавказье и Среднюю Азию. Взамен немцы обещали поддержку в осуществлении планов создания «Великого Турана».

На немцев работали сотни, если не тысячи иранских агентов, среди которых выделялась группа иранцев в количестве примерно 400 человек — высокопоставленные чиновники, депутаты парламента, министры, видные военные, дипломаты, журналисты.

— Насколько успешной была деятельность вашей группы? — Нам удалось установить немало немецких агентов. Во многом за счет тех преимуществ, которые давал нам наш возраст. Ну в самом деле какому, даже очень опытному разведчику придет в голову мысль слишком тщательно проверяться или отрываться от каких-то пацанов на велосипедах. Нас и прозвали-то в шутку «легкой кавалерией», потому что мы везде успевали. Забирались на крыши домов, на деревья, заборы и вели оттуда наблюдение. Часто через знакомых сверстников удавалось проникать в немецкое окружение, выслеживать, устанавливать связи, явочные квартиры. Нинакой техники, понятное дело, тогда не было.

Что касается выявленных агентов, то до августа 1941 года, пока на север Ирана не пришли советские войска, а юг был оккупирован английскими (французское и американское военное присутствие можно считать в значительной степени символическим), их не трогали. Ну, а после того как в Иран вошли наши войска, немецких шпионов арестовали и отправили в Москву. Кое-кого, очевидно, перевербовали, так как через год-два некоторых из установленных агентов Георгий со своими ребятами снова видел в Тегеране, но работать по ним приказа не получил.

Правда, были среди перевербованных и такие, кто пытался вести нечестную игру. Однажды группа выследила одного иранского генерала. У себя дома на пишущей машинке он чуть ли не каждый вечер «выпекал» якобы секретные документы на заранее принесенных из генштаба чистых бланках с грифом «Совершенно секретно». С такими, естественно, расставались без сожаления.

Долгое время, например, наши разведчики не могли разобраться с одним немецким «фармацевтом». Наружное наблюдение — следили буквально за каждым шагом этого человека — никакого криминала, ничего подозрительного установить не помогло. Он часто выходил из дома, слонялся без какой-либо цели по городу, не проводил никаких конспиративных встреч, люди, с которыми он встречался, сами по себе ничего не значили, не вызывали подозрений. По всем данным выходило, что «фармацевт» чист. Но через какое-то время поступали сведения о встречах немецкой агентуры с этим «фармацевтом» в то же самое время, когда он, по докладам «наружки», ни с кем вроде бы не встречался. Это была настоящая головоломка.

Разгадать ее решили поручить группе Георгия. И в один прекрасный день, наблюдая с крыши соседнего дома, они вдруг увидели сразу двух «фармацевтов». Оказалось, это были братья-близнецы.

Дружба дружбой, а спецслужба спецслужбой

— А как складывались взаимоотношения разведок союзных держав после ввода в Иран войск антигитлеровской коалиции? — Основными действующими лицами в игре спецслужб в Иране были советская и английская разведки. Американские и французские спецслужбы не проявляли особой активности. Видимо, в силу того, что их военное присутствие носило чисто символический характер.

После ввода союзных войск в Иран в августе 1941 года немецкая агентура частично разбежалась, частично затаилась. Многих мы сумели обезвредить. И хотя англичане и наши действовали против одного врага, сотрудничество между разведками было, на мой взгляд, формальным. И мы, и англичане стремились сохранить свои секреты, побольше оторвать друг от друга агентов для себя. А англичане, так те вообще часто действовали против нас. Наша же резидентура, следуя указаниям из Москвы, старалась не обострять отношений с английской разведкой, хотя та давала для этого немало поводов.

— Например? — Они развернули в Иране сеть разведывательных школ, в которых готовили агентуру для последующей заброски в республики Закавказья и Средней Азии. Уже тогда Черчилль ставил перед Сталиным вопрос о вводе туде английских войск. Об одной из таких школ мне стало известно через моих тегеранских знакомых. После того, как резидентура доложила в Москву, Центр дал «добро» на внедрение меня в эту школу. После небольшого собеседования, во время которого я делал акцент на желании подзаработать, меня туда приняли. Школа располагалась в жилом доме, в котором якобы разместился радиоклуб. Нам преподавали радиодело, тайнопись, правила конспирации и другие науки, необходимые разведчику. По окончании школы нас должны были отправить в другое учебное заведение, но уже на территории Индии. И только потом — засылать в СССР. Правда, до Индии я уже не добрался. Вообще я даже благодарен англичанам за то, чему и как они меня научили. Все это очень пригодилось мне в моей последующей работе.

Вот так и выяснилось, что один из наших талантливых разведчиков свое первичное специальное образование получил в английской разведшколе. Причем, очевидно, неплохое. Как рассказывал Георгий Андреевич, это была небольшая школа, всего шесть человек.

Вообще это характерно для работы английской разведки. Она предпочитает действовать незаметно, маленькими группами, соблюдая правила конспирации, рассредоточенно. Даже в Лондоне весь их центральный аппарат разбросан по всему городу. Различные отделы действуют под крышей мелких лавочек, мастерских, книжных магазинов, кафе. Спереди магазин или салон, а за стеной работает какойнибудь отдел…

Школу же эту после учебы Георгия Андреевича было решено ликвидировать. Но сделать это надо было так, чтобы не испортить отношений с англичанами. Поэтому Агаянц очень деликатно довел до сведения английского резидента, что в Тегеране действует некая разведывательная школа.

— Очевидно, это немецкая, — ответил тот. — Они совсем обнаглели, действуют под самым нашим носом.

Тем не менее школу англичане быстро закрыли.

Не лучше повели себя англичане, когда выловили выброшенную на парашютах в районе Керманшаха группу из шести немецких радистов. Это была первая группа, которую выбросили немцы, готовя операцию по срыву тегеранской конференции и физической ликвидации Рузвельта, Сталина и Черчилля. Арестовав немецких радистов, английская разведка начала с их помощью радиоигру с Берлином.

Тут-то их и засекли наши разведчики, установив с помощью группы Георгия Андреевича, что немцы проводят радиосеансы с Берлином под колпаком у англичан. Агаянц снова вышел на своего английского коллегу. Тот ответил, что он не в курсе.

— Если вы не в курсе, мы их арестуем, — отрезал Агаянц.

От этих слов англичанин побледнел. Но продолжал разыгрывать свою неосведомленность. Лишь через несколько дней он сообщил Агаянцу, что эти немцы работали якобы на английскую военную разведку, и поэтому он был не в курсе. Чтобы как-то снять напряженность, англичанин добавил, что немцы готовят операцию, направленную против трех лидеров антигитлеровской коалиции и поэтому была затеяна радиоигра с Берлином.

После Тегерана

После Тегерана они с женой вернулись в Союз, где им дали возможность получить высшее образование. Потом — второй заход за рубеж, более длительный. Причем, учитывая опыт работы в Тегеране, время на их подготовку было сведено до минимума. Если обычного нелегала у нас готовят в течение шести-семи лет, то им с женой понадобилось для подготовки… всего два месяца.

Где, в каких странах они работали, какими языками владеют, на какие высоты им удалось подняться в разведке в тех странах, где они были, — обо всем этом Георгий Андреевич не говорит. Это не рисовка, это — необходимость, чувство ответственности за тех людей, с которыми работал и которые остались там. Не важно, продолжают ли они работать на нас или уже отошли от дел. По любым мелочам, по любым деталям аналитики в чужих разведках могут легко вычислить их.

Они полностью выкладывались на работе, не задумываясь о чинах и наградах. Только где-то в конце 50-х годов во время короткого пребывания в Москве Георгий Андреевич зашел в кадры разведки с просьбой официально принять его в ряды чекистов.

— Так ты за погоны служишь? — словно ножом по сердцу провел этим вопросом кадровик.

Нет, не за погоны служил Георгий Андреевич… Только в 1968 году, когда на стол тогдашнему председателю КГБ Андропову легла особо ценная, «горячая», информация от разведчика, вдруг вспомнили, что он даже не имеет воинского звания. На 45-м году жизни ему присвоили звание… капитана. Правда, потом он быстро вырос до полковника. Жене же звания так и не присвоили. Когда она уходила на пенсию, тогдашний председатель КГБ В.М. Чебриков своей властью определил ей максимальную военную, то есть полковничью, пенсию — 250 рублей. Ныне этот максимум превратился в минимум — в 25 тысяч, и это после того, что вдвоем они отдали сотню лет своей жизни работе в разведке. И каких лет! — А вообще-то мы довольны своей жизнью, своей работой, _- сказал в заключение мой собеседник. Единственное, о чем жалеем, — не было возможности завести детей. А в остальном нам повезло. Волна предательства в разведке в годы горбачевской перестройки нас не коснулась.

Несколько лет «Анри» и «Анита» работали в Италии, уделяя пристальное внимание южному флангу НАТО. Это было как раз в те годы, когда будущий директор ЦРУ США адмирал С.Тернер был командующим войсками этой зоны, а генерал Александр Хейг — командующим союзническими войсками НАТО в Европе. К этому времени «Анри» и «Анита» уже занимали видное положение в обществе, их хорошо знал президент и некоторые министры страны, а американские морские офицеры и сам адмирал С.Тернер не раз пожимали им руки и пользовались их услугами. Они же оказывали «Анри» помощь, когда ему приходилось выезжать в США с заданиями нелегальной разведки. Все как у Д.Карнеги: умей заводить, иметь и сохранять друзей.

В прошлом году Георгий Андреевич ушел в запас. Сейчас передает свой опыт молодому поколению разведчиков. Передо мной сидел подтянутый, несмотря на свои годы, с живыми и умными глазами человек. С одинаковым успехом он, наверное, мог бы «работать» французом и арабом, турком или американцем, персом и югославом. Во всяком случае, об этом свидетельствовал его внешний вид. Аккуратность в прическе, в одежде, естественность манер, поведения, какая-то раскованность в сочетании с чувством собственного достоинства, я бы сказал, аристократизмом. Такой вот человек, об истинном вкладе в разведку которого мы можем только догадываться. Человек, отдавший разведке более полувека, сумевший покорить немало ее вершин и остаться при этом нераскрытым».

Огромную помощь в подготовке публикаций о разведчиках-нелегалах нам оказал корреспондент газеты «Труд» В.Головачев. Мы познакомили его с нелегалами, некоторыми делами и позволили задавать любые вопросы. Нелегалы «выговорились» насколько это было допустимо. Всего о работе разведки сказать нельзя никогда.

Думаю, что читателям будет интересно вновь встретиться с некоторыми нелегалами.

В марте, мае и декабре 1990 г. «Труд» опубликовал серию статей-рассказов о двух разведчиках-нелегалах. Вот как они жили и работали.

«БИР» сообщает Центру»

«Решение о рассекречивании имени разведчика-нелегала при его жизни может принять только председатель КГБ СССР. Такой документ был подписан в начале марта. Сегодня мы рассказываем о бывшей блестящей советской разведчице Ирине Каримовне Алимовой, тринадцать лет проработавшей под чужим именем в одной из стран Юго-Восточной Азии.

Слежка

Она почувствовала слежку почти сразу. «Шестое чувство», интуиция, опыт, умение «видеть спиной»? Она и сама не могла бы объяснить этого. Множество людей шли позади нее, но почему-то молодой человек в светлой куртке со смуглым лицом, черными усиками и узкими раскосыми щелками глаз привлек ее внимание. Говорят, у разведчиков «шестое чувство» развито очень сильно… Тревога шевельнулась внутри неприятным холодком и тут же улетучилась, уступив место холодному, как бы со стороны анализу обстановки.

Будто внутри включили ЭВМ. И словно все происходящее не имело к ней никакого отношения. В такие моменты она преображалась, ощущала удивительную собранность, прилив сил, энергии, ясность мысли, душевный поъем, словно играла перед кинокамерой свою лучшую роль.

В этом шумном многоцветном городе далекой азиатской страны у нее было другое имя, другая фамилия. По узкой улочке шла не Ирина Каримовна Алимова, а… Впрочем, и сегодня мы не можем назвать то имя, под которым она долгое время жила за рубежом. Ее тамошние знакомые считают, что она поехала то ли в Гонконг, то ли в Стамбул… Выберем для нее другое имя, например, Гюзель.

Еще раз, не поворачивая головы, взглянула на ходу в зеркальное стекло огромной витрины магазина. Человек в куртке равнодушно, не обращая на нее никакого внимания, шел на том же расстоянии. Людей стало заметно меньше, и теперь они двигались, будто связанные невидимой, но очень прочной нитью.

«Проверим для начала его квалификацию», — сказала себе Гюзель. Она подошла к небольшому киоску, увешанному с двух сторон массой всевозможных мелочей. Выбрала дешевенькую брошку.

«Что же он предпримет? Может пройти мимо и чуть дальше задержаться, чтобы купить сигареты. Это для него удобнее всего. Там, на углу, легко наблюдать за всей улицей. А если я пойду обратно, то и он может сделать то же — вроде бы ходил за сигаретами. Менее профессионально в данной ситуации подойти к «моему» киоску или остановиться где-то на подходе, ожидая, когда «объект» тронется дальше. Ну, посмотрим…».

Конечно, Гюзель не раскладывала все это «по полочкам», это ей после казалось, что она думала так — последовательно и методично, а в те секунды действовала скорее по наитию, за которым стоял многолетний опыт выявления слежки. Расплатившись, отошла от киоска, успев заметить краешком глаза: белая куртка где-то позади.

«Новичка приставили. Хорошо… Но почему я считаю, что «приставили»? Если бы «вели» всерьез, то дали бы не «новичка», да к тому же не одного. Значит, пристроился случайно? Иностранка (это по лицу видно), вот и увязался? Прилип он где-то у торгового центра. Что показалось ему подозрительным в моем поведении? Ну что ж, попробуем создать ему некомфортные условия…».

Гюзель свернула в переулочек. Прохожих было мало. Проезжая часть была настолько узка, что водитель широкой американской машины отгибал на въезде боковые зеркала справа и слева, чтобы во время движения не задеть штабеля картонных ящиков, высившихся возле маленьких лавчонок и магазинчиков.

Гюзель спокойно шла вперед. Остановилась, сняла туфлю, вытряхнула из нее воображаемый камешек. Белая куртка быстро спряталась за штабель ящиков.

«Ну хорошо. Теперь вроде все ясно. Надо от него уходить — времени в обрез».

Гюзель шла не на прогулку и не за покупкой модной шляпки — в кармане у нее лежал миниатюрный контейнер, «письмо», которое ей предстояло опустить в «почтовый ящик», то есть в тайник.

Она вышла на просторную улицу и на следующем перекрестке решила использовать прием, который называла «встречный ход». Агент в куртке, похоже, не догадывается, что раскрыт, старается маскироваться. Значит, он не имеет приказа вести открытое наблюдение… Гюзель завернула за угол и встала за толстым деревом. В тот момент, когда человек в куртке, ощупывая взглядом улицу, поровнялся с деревом, она выросла перед ним, прямо взглянула ему в глаза и спокойно пошла в противоположную сторону.

«Продолжит слежку или нет? Вид у него был не ахти…». В стекле витрины была хорошо видна его растерянная фигура. Он постоял, посмотрел ей вслед, махнул рукой и побрел прочь…

Она сделала еще контрольную «восьмерку», затем села в автобус и в последний момент, будто вспомнив что-то, вышла из него, провела еще одну проверку и, убедившись, что «хвоста» нет, выполнила намеченное и поехала домой.

***

— Ирина Каримовна, хочу задать вопрос, который, наверное, покажется Вам наивным: страшно было? Ведь, если бы полиция Вас раскрыла, то грозила торьма…

— Да, около 20 лет тюрьмы. Но страх — это все-таки не то слово. Страшно это когда человек боится. А тут было другое — я не боялась этого парня в белой куртке. Я его изучала, стремилась осмыслить ситуацию, ощущала, разумеется, большую опасность, тем более, что письмо было со мной, но не боялась… Напряжение, мобилизация своих возможностей, решимость найти выход — да, все это, но не страх. Ведь еще когда принимала решение стать разведчицей, знала: все может быть, и была готова к этому.

— Вы сообщили о слежке в Центр? — Да, я была обязана сделать это. Центр попросил тщательно проверить, будет ли слежка в другие дни. Проверка показала: больше слежки не было.

— Как прореагировали в Москве на сообщение о слежке? — А азиатских странах слежка за иностранцами — в общем-то обычное дело. Строгий полицейский режим, широкая сеть осведомителей контрразведки, традиционная подозрительность к иностранцам, специфика местных условий — все это создавало чрезвычайные трудности в работе разведчика. (Ирина Каримовна и ее муж проработали на Востоке тринадцать лет и уехали не «раскрытыми». Это говорит о многом. Во-первых, о высочайшем классе работы, профессионализме. А во-вторых, о том, что работа их была высокоэффективна. Ибо если должной отдачи от разведчика нет, его отзывают).

Как приходят в разведку

Как приходят в разведку? По-разному — кому-то сами чекисты предлагают заняться этим опасным и трудным делом, кто-то изъявляет желание сам… Ирина Каримовна в молодости и представить себе не могла, что станет разведчицей, какой крутой поворот сделает ее судьба. Жизненные планы у нее были совсем иные…

Родилась в небогатой туркменской семье в городе Мары в июне 1920 г. — того самого, когда было принято решение о создании в нашей стране «закордонной разведки», чуть позже — Иностранного отдела ВЧК. Ее отец прошел солдатом гражданскую войну, а затем стал часовщиком, занимался также обработкой ювелирных изделий. Это был великолепный мастер, искусство его было известно далеко за пределами города.

Ирина Каримовна хорошо помнит, как пришли однажды к отцу персидские консулы. Ей было лет восемь, тихонько играла в уголке с куклами, но каждое слово той беседы отпечаталось в памяти на всю жизнь — визит был необычным. Сначала гости расхваливали изделия мастера, а потом предложили ему переехать в семьей в Иран.

«Там, Карим-ага, заживете хорошо, богато, мировая слава Вас ждет…».

Отец не спеша допил чай из пиалы, вытер ладонью рот и сказал: — Здесь моя земля, я воевал за нее, бросить ее — все равно что бросить свою мать…

Жили они в глинобитной мазанке, каждую весну и осень отец поправлял ее. В семье было пятеро — мама занималась домом, детьми (у Ирины было еще два брата).

Потом переехали в Ашхабад. Ирина училась в школе, самозабвенно увлекалась самодеятельностью. Но после школы в театральный не пошла — решила стать ветеринаром-хирургом, поступила на рабфак при сельхозинституте.

В ее характере удивительным образом сочетаются, казалось бы, несовместимые качества — кремневая воля и мягкая уступчивость в споре; непреклонность, жесткость, и доброта, отзывчивость, долготерпение; умение полностью перевоплощаться в театральный образ и в то же время оставаться естественной, искренней, обаятельной… После окончания второго курса рабфака Ирину неожиданно пригласили сниматься в кино. Да не подработать в массовке, а стать профессиональной киноактрисой. Работники студии «Туркменфильм» познакомились с ней в доме отдыха, а вскоре последовало приглашение. Она приняла его почти без колебаний — театр и кино всегда манили ее, но казались недостижимой мечтой.

В первом же фильме «Умбар», который вышел за несколько лет до войны, она играла одну из главных ролей — девушку, которую любил Умбар. Неожиданно пришедшая слава (ее узнавали на улице, в магазине, в автобусе) не кружила голову и не смущала, а несколько тяготила, хотя и была все же приятной.

После успешного дебюта Ирину командировали учиться актерскому мастерству в Ленинград, в группу Г.Козинцева и Л.Трауберга. В 1939 г. она вернулась в Среднюю Азию, но не в Ашхабад, а в Ташкент, где на студии «Узбекфильм» ей обещали роль в новом фильме. Подготовка к нему затянулась, а тут грянула война. Ей только исполнился 21 год, мастера кино прочили ей замечательную карьеру, но Ирина не считала для себя возможным оставаться на студии. Она пошла в райком партии и прямо с порога:

«Отправьте меня на фронт, иначе я поеду туда сама».

Просьбу (или требование?) удовлетворили, направили в подразделение военной цензуры. Вместе с войсками прошла Украину, Польшу, Чехословакию, встретила Победу в Вене. Затем — демобилизация, возвращение домой, в Ашхабад. Но вскоре последовал неожиданный вызов в Москву. Это было в начале 1947 г.

Она ехала в метро на площадь Дзержинского и гадала: зачем потребовалась она в этом серьезном учреждении? В Ашхабаде предупредили:

«О том, куда едешь, никому ни слова».

Хозяин просторного кабинета предложил ей мягкое кресло и быстро перевел разговор на главную тему: — Мы хотим предложить Вам работу во внешней разведке, а точнее, вести разведку за рубежом. Это дело опасное, трудное и сугубо добровольное. Вы можете отказаться, и это будет вполне естественно, все-таки разведка — не женское дело. И предложение это мы делаем в силу крайней необходимости…

Неожиданное предложение. В таких ситуациях люди обычно просят дать время подумать. Но Ирина Каримовна несколько секунд помолчала и вдруг тихо спросила: Я слышала, что, когда наши разведчики возвращаются домой, их уничтожают. Правда ли это? Хозяин кабинета и один из сотрудников, который сидел сбоку от Алимовой и все время наблюдал за ней, переглянулись.

— Что Вы, ерунда какая! Надо же вообразить…

Потом, обращаясь к сотруднику, ее собеседник заметил: — Смотри, какая смелая…

Эта смелость могла дорого обойтись Алимовой. Отнюдь не «ерунду» говорила она. Страшная машина уничтожения перемалывала в те годы и чекистов — сегодня это хорошо известно.

Среди расстрелянных были и многие разведчики, так много сделавшие для нашей страны, с честью прошедшие через неимоверные трудности, опасности и ловушки зарубежных контрразведок и вернувшиеся домой, чтобы вместо благодарности погибнуть здесь оклеветанными. Чудовищно, непостижимо… Вся их «вина» была в том, что они слишком хорошо знали, сколько ошибочных, порой трагических для страны решений было принято сталинским руководством вопреки информации, поступавшей от разведки. Они были очень опасными свидетелями, поэтому и стремились от них избавиться. Кровью невинных написан страшный «афоризм» тех тягостных лет:

«Нет человека — нет проблем…».

Алимова не просто слышала, она знала это. И нужна была поразительная по тем временам смелость, чтобы вот так прямо задать столь «острый» вопрос в высоком кабинете. По законам того времени она по существу подписала себе смертный приговор. Не за границу, а совсем в другие места должна была она отправиться после такого разговора. Но везло ей на людей. И в этот раз судьба подарила ей встречу с настоящими чекистами.

Хозяин кабинета сам предложил ей: — Вам, наверное, нужно время, чтобы подумать? — Нет, я согласна, — твердо ответила Алмова… Сорок три года спустя мы пьем чай в небольшой, скромно обставленной квартирке. Старенький телевизор «Темп», простенькая поцарапанная тумбочка, стол впритык к стене.

— Ирина Каримовна, а если бы он Вам тогда сказал, что после возвращения Вас расстреляют, — согласились бы? — Да, — сразу же (видно, об этом думала не раз) сказала она. — Выполнила бы свой долг перед Родиной и вернулась. Все-таки принесла бы пользу…

Признаюсь: этот ответ потряс меня.

На вокзале никто не встретил

Алимова выехала для нелегальной работы за границей лишь спустя несколько лет после того памятного разговора. А до этого была учеба, о которой по понятным причинам рассказывать не буду. Перечислю лишь иностранные языки, которыми она владеет в разной степени совершенства: турецкий, уйгурский, английский, азербайджанский, узбекский. Несколько хуже немецким и персидским. Ну, туркменский и русский, разумеется, не в счет.

О смерти Сталина Алимова узнала, находясь в одной из европейских стран. До отъезда на самостоятельную работу ей осталось всего восемь месяцев.

Осенью того же года, уже в Москве, неожиданно объявили: «Через неделю намечен Ваш отъезд». Она взмолилась:

«Дайте хоть повидаться с родными, слетать в Туркмению».

Успела побывать в Ашхабаде, сказала своим, что предстоит очень длительная командировка в Закарпатье, в горах почты нет, так что письма будет присылать с оказией, с тем же человеком и ей можно отправить весточку.

Через несколько дней Ирина Каримовна Алимова отправилась в длительную командировку, не зная, когда вновь увидит Москву, Ашхабад, маму, родных… В кармане у нее были документы с другим именем и фамилией. Отныне ее настоящая фамилия как бы исчезла, растворилась. Даже в доме на площади Дзержинского в Москве фигурировал только ее псевдоним — «Бир».

Путь ее был не прост и лежал через третью страну, где предстояло прожить не один месяц. Легенда, то есть биография ее новой жизни, была такой. Она — дочь богатого уйгура. Родители — эмигранты из России, точнее из Средней Азии, уехали еще до революции. В документе, написанном муллой по-арабски, справа налево (чтото вроде нашей метрики) указывалось, что Гюзель родилась в таком-то году, в таком-то селении. В ее новой биографии был у нее и жених, сын эмигрантов из России. Их родители дружили, держались вместе и в России, и за рубежом. Жених занимался мелким бизнесом в другом городе. И вот она ехала к нему…

На самолете благополучно прибыла в зарубежный город и, пересев на поезд, отправилась к жениху. Гюзель видела его только на фотографии. Встреча должна была состояться на вокзале.

Но что-то не сложилось, и на вокзале его не было. (До этого он пять дней «светил» на перроне, в этот же раз объявили, что поезда не будет, а он просто опаздывал). Черная южная ночь, чужой город, пустой вокзал… Гюзель вышла на площадь, почувствовала чей-то пристальный взгляд. У фонаря стоял полицейский, чуть дальше — рикша. Она небрежно махнула рукой, подзывая рикшу. Стал приближаться и полицейский.

— Почему здесь так темно? — спокойно сказала она ему по-уйгурски. — Надо бы усилить освещение.

Рикша укрепил чемодан, помог подняться в коляску. Она небрежно сказала ему:

«В центральную гостиницу…».

Было два часа ночи.

В отеле она получила комнату. Двери в номерах здесь не закрывались. Она села, не раздеваясь, на кровать и стала ждать рассвета. В гостинице было шумно, в каких-то комнатах пели, где-то слышались крики… В пять утра дверь ее комнаты отворилась и вошел человек в кальсонах. Он не спеша подошел к печке-буржуйке в углу, умело растопил ее и, ни слова не говоря, вышел. Как потом она узнала, это было обычным делом, и показалось бы очень странным, если бы она реагировала неадекватно.

А днем Гюзель встретилась с женихом по запасному варианту в городе, возле универмага. Через четыре месяца они зарегистрировали брак. Это, к счастью, оказался не фиктивный брак, не только по «легенде», но настоящее, счастливое супружество двух любящих друг друга людей, объединенных общей опасностью, общим делом, общей судьбой. Думаю, когда-нибудь мы расскажем и о муже Ирины Каримовны — замечательном советском разведчике, но пока время не пришло…

Выгодная сделка: покупка земли

Предстоял наиболее трудный этап — Гюзель и ее муж должны были отправиться в ту страну, в которой им предстояла основная работа. Но получить иностранцу разрешение на постоянное жительство там было чрезвычайно сложно. У них уже были рекомендательные письма от ряда общественных деятелей, с которыми они познакомились, от религиозных организаций, но всего этого было недостаточно. И тут Гюзель узнала, что один из местных деловых людей имеет в той стране, куда они стремятся, на правах частной собственности три сотки земли. Это была удача. Если предложить хорошую цену… Какой бизнесмен откажется от выгодной сделки! Землю они купили и отправились в путь. В Гонконге — еще одном промежуточном пункте — предъявили в представительстве рекомендательные письма и права на участок. Менее чем через месяц получили разрешение на въезд, а уже на месте временный вид на жительство, который надо было продлевать каждый год.

У них был двухэтажный домик, в котором открыли магазин. Между прочим, продавали в нем и вышитые воротнички, которые искусно изготавливала Гюзель. С деньгами было трудно, и эти красивые, пользующиеся спросом изделия весьма выручали.

Они посещали американский клуб, где завели широкий круг знакомств, играли в бинго. Гюзель вступила еще в женский клуб. Через полтора года, используя свои связи, получили как уйгуры гражданство третьей страны и желанный паспорт, с которым можно было разъезжать по всему миру. Казалось бы, все налаживалось хорошо, но тут вдруг начали сгущаться тучи.

К ним зачастили местные контрразведчики, неожиданно появляясь и днем, и поздним вечером, и ранним утром. В доме ничего такого не было (рацией за тринадцать лет они не пользовались ни разу и вообще не имели ее), но пристальное внимание местной службы безопасности вызывало тревогу. Обычная подозрительность или что-то другое? Прислуга — симпатичная девушка из бедной семьи, с которой они очень подружились, — рассказывала, что непрошенные визитеры приходят и в то время, когда хозяев нет дома, и расспрашивают ее об их образе жизни, привычках, знакомых и т. д.

Вскоре разгадка была найдена. Один из эмигрантов, человек с темным прошлым, невзлюбил их, стал в чем-то подозревать. Он открыто начал говорить в клубе, что Гюзель и ее муж — не те, за кого себя выдают, что они русские, и это, мол, видно невооруженным глазом.

Гюзель пошла в посольство страны, гражданами которой ни с мужем теперь являлись.

— Кроме посольства, нас некому защитить от оскорблений этого гяура, заявила она. — Разве нельзя призвать его к ответственности за клевету? В этом посольстве у них было много друзей. Гюзель успокаивали, просили не волноваться, обещали принять меры. И действительно, назойливое внимание контрразведки вскоре заметно ослабло. Работать стало чуть полегче.

В условленный час они включали приемник. (Один в это время выходил «подышать воздухом»). Задания, как правило, получали по радио. Вряд ли стоит говорить, что азбуку Морзе каждый знал не хуже, чем родной язык.

«Бир. Центр крайне интересует любая информация о милитаризации страны. Георг».

«Георгу. Под видом создания новых полицейских отрядов началось интенсивное увеличение армии. Планы милитаризации держат в глубокой тайне, ибо это является серьезным нарушением взятых страной обязательств. В ближайшие годы предполагается увеличить таким образом численность армии вдвое. Заключены секретные контракты на развитие военной промышленности. В прессе по этим вопросам не появляется никакой информации. Бир».

Прыжок из машины

Так получилось: им надо было возвращаться ночью в сильный ливень по сельской дороге, которая крутилась над глубокими оврагами. Разумно было бы подождать до утра, но утром им надо было быть в другом месте. Муж аккуратно вел «Шевроле» (модель «Импала»), «дворники» едва успевали очищать стекло. Неожиданно за поворотом они увидели в свете фар, что дорога частично размыта. Он применил ступенчатое торможение, энергично и быстро ударял по педали, врубил низшую передачу, но машина уже не слушалась и начала скользить вниз.

— Прыгай, — приказал он жене.

— Сперва ты, ты нужнее, — ответила она, ни на секунду не теряя присутствия духа.

— Прыгай! — заорал он, из последних сил выворачивая руль.

Гюзель открыла дверцу и, поставив обе ноги на край, оттолкнулась от машины. Вслед за ней успел выпрыгнуть и муж.

Они отделались легкими ушибами, а машину задержало растущее чуть ниже дерево. В ближайшем поселке переночевали, а утром тягач вытащил машину, которую пришлось оставить в автомастерской. Взяв напрокат другую, отправились дальше.

В тот раз обошлось без полиции. Встречи с ней не сулили ничего хорошего. Даже при незначительном нарушении правил дотошные полицейские заполняли подробнейшие протоколы, содержавшие вопросы чуть ли не о всей родословной. Это всегда большой риск.

Поэтому ездил муж очень акууратно.

Но дорога есть дорога. Однажды, вернувшись домой, Гюзель увидела, что муж лежит с перевязанной ногой на диване. «Тоета» сильно стукнула его автомобиль, а поздним вечером предстояло заложить контейнер с материалами в тайник.

— Я поеду, — спокойно сказала Гюзель.

— Ночью, городским транспортом, в тот район? — глухо спросил он.

— Другого выхода нет, не волнуйся, все будет нормально…

Она возвращалась около полуночи. Возле остановки спали бездомные, забравшись в картонные ящики. Снаружи торчали только ноги. Она перешагивала через них, готовая к подножке, к любой неожиданности. Кто-то стонал во сне, гдето негромко переругивались.

Прохожих в такое время здесь не бывало…

Ей и сейчас иногда снится тревожный сон, как она идет ночью, переступает через вытянутые ноги и никак не может выбраться. Были у Гюзели куда более острые ситуации, но почему-то снится это. И еще: как эмигранты наговаривают на них полиции…

«Георгу. Стало известно, что в обстановке секретности спущена на воду подводная лодка нового типа, оснащенная новейшим оборудованием. Бир».

«Георгу. Хорошо информированный источник сообщает о планах создания новой замкнутой военно-политической группировки, в которую могут войти Южная Корея, Южный Вьетнам, Тайвань, Япония, Тайланд, Филиппины, Новая Зеландия, Австралия, Малайзия.

Переговоры, возможно, состоятся в Сеуле или Бангкоке. Это явится серьезным дестабилизирующим фактором в Юго-Восточной Азии. Бир». (Последующие события подтвердили точность этой информации. 14–16 июля 1966 года в Сеуле проходила конференция министров иностранных дел для девяти государств, на которой был создан Азиатско-тихоокеанский совет — АЗПАК).

Каждый из двоих знал: бывают дни, когда тоска по родной земле вдруг приблизится вплотную, возьмет в свои крепкие объятия, и тогда покажется, что усталость, накопившаяся за многие годы, достигла критической точки, что силы на исходе.

Сколько же, в самом деле, может продолжаться такая жизнь, — полная тревог, риска, требующая постоянного напряжения? Ведь существует предел человеческих возможностей…

Нет, разведчик не имеет права на такие мысли. Не может поддаваться эмоциям, плохому настроению. Он должен уметь преодолевать это, быть постоянно «в форме», не играть чей-то образ, а именно жить иной жизнью. («Однажды, — вспоминал Полковник, — кто-то из наших туристов в западноевропейском городе окликнул своего товарища, моего полного тезку. Я шел мимо и в первое мгновение подумал:

«Какое знакомое имя».

И лишь в следующий момент сообразил, что и меня так звали на Родине. За рубежом как бы забываешь свое настоящее имя. И думаешь на чужом языке, и привычки приобретаешь иные…»).

Как преодолевать трудные дни? Это целая наука. И у каждого разведчика есть свои приемы. Гюзель вместе с мужем шла обычно к хорошим знакомым, с которыми можно легко и приятно поговорить, провести время, «отдохнуть, как она говорит, душой». Потом, поздним вечером, она мысленно писала письмо маме.

Думаю, не нужно объяснять, почему разведчик не может послать письмо родителям или детям обычной почтой. Приходится использовать иные каналы. И каждое письмо связано с повышенным риском в течение всего времени — и пока его пишешь, переснимаешь на микропленку, помещаешь в малюсенький контейнер, несешь по улице, закладываешь в тайник, и пока письмо невидимыми дорогами путешествует через границы, минуя почтовые ведомства и таможни… И все же в год Гюзель получала два, а то, когда повезет, и три письма от мамы и столько же отправляла ей.

«Дорогая мама, простите, что долго не писала вам, так уж получилось. Очень скучаю, хотела бы увидеть вас, брата, но так складывается работа, что приехать к вам скоро не смогу. В прошлом письме вы очень мало написали о себе и о нем.

Здоровы ли, все ли у вас хорошо? Что-то сердце мое не спокойно. Я иногда вечерами мысленно разговариваю с вами, и мне кажется, что вы меня слышите… Обо мне не беспокойтесь, у меня все хорошо. Выходные дни мы провели на пляже купались, загорали, ели фрукты. Веду жизнь спокойную и размеренную. Нежно вас обнимаю, будьте здоровы, бодры и веселы.

Любящая вас И.».

Мама не спрашивала, почему человек, заносивший письмо от дочери, просил потом вернуть его обратно. Догадывалась ли она о том, какая командировка у дочери? Без сомнения. Сердце матери не обманешь, даже если в каждом письме будет говориться про спокойную жизнь.

Дома

За те тринадцать лет, которые они провели на Востоке, в отпуске были только один раз. Туристами поехали в Европу, колесили по Франции, Испании, Италии, Швейцарии… В Советский Союз прибыли тайно, особым путем, но из Москвы в Ашхабад летели вполне легально — имея билеты и советские документы.

Ей показалось, что отпуск пролетел мгновенно, и вот уже снова они в Европе, и нет Ирины Алимовой, а есть госпожа Гюзель, владеющая вместе с мужем небольшим магазином в далекой азиатской стране.

И снова каждый день словно идешь по лезвию ножа. Даже дома, наедине, они говорили по-уйгурски. Как-то в гостинице решили провести небольшой эксперимент: закрыли подушкой телефон. Вскоре в дверь вежливо постучали, и молодой человек, извинившись, сказал, что хочет проверить, как работает телефонный аппарат.

— Однажды мы пошли в кино на русский фильм, — вспоминает Ирина Каримовна. И я только в середине фильма заметила, что, прекрасно понимая русскую речь, все же добросовестно читаю титры и воспринимаю содержание именно по этим титрам. И мысленно одобрила это.

Но вот Центр передал, что вскоре они смогут вернуться домой. Гюзель с мужем уезжали тихо, с одним чемоданом — обычная деловая поездка в Европу. Ярким летним днем они последними спускались по трапу самолета в московском аэропорту.

Человек в сером костюме, встречавший их, сказал дежурной, чтобы автобус с пассажирами не ждал. Поодаль, на летном поле, стояла «Волга».

— Вещи мы возьмем сами, — сказал встречавший.

— Неужели уже дома? — тихо спросила Ирина Каримовна, — Какой здесь прекрасный воздух…

А на летном поле стоял едкий запах керосина от только что заглушенных двигателей.

***

После их возвращения 22 толстые папки общим объемом более семи тысяч страниц — документы, связанные с работой Ирины Каримовны Алимовой и ее мужа на Востоке, — были отправлены в архив. Вот одна из них. Серо-голубой футляр из толстого картона с откидывающейся наверху крышкой. Она прошита шнурком с сургучной печатью. Сломав ее и открыв футляр, достаю папку. «Совершенно секретно. 1-е Главное управление КГБ СССР. ЛД (личное дело. — Прим. автора) N 23467. Начато — 1947_г. Закончено — 19… г.». И в центре крупными буквами «Бир».

Внутри — радиограммы Центра, донесения наших разведчиков, различные документы. Вот паспорта, выданные третьей страной, свидетельство о браке, заполненные замысловатой вязью, вид на жительство — увы, уже безнадежно просроченный…

Я спрашиваю, какое звание у Ирины Каримовны и какие у нее награды.

— Звание — майор. А награды… На фронте получила орден Отечественной войны, а у нас — медаль «За боевые заслуги».

Да мы, собственно, работаем не за награды…

Конечно же, подумал я, не за это. Но все-таки разве не заслуживают высоких наград те, кто ежечасно рискует жизнью во имя своей страны? Я вспомнил скромную квартирку Ирины Каримовны и ее мужа, старенький телевизор, дешевые занавески… Только красивые восточные деревянные панно с инкрустациями на стенах да диковинные вазочки и статуэтки — память о Юго-Восточной Азии — украшают их жилище. Спросил, а как же быть с расхожим мнением об огромной зарплате тех, кто работает за рубежом? — Не знаю, как у других, а у нас богатеем не станешь. Да и не в деньгах счастье.

И то верно, не в деньгах. Но должна быть справедливость.

Начальники многих областных управлений КГБ носят генеральские погоны. Наверное, у них хлопотная работа, не знаю, не знаком с ней. Однако если сравнить с работой разведчика за рубежом…

Но закончить этот рассказ мне хотелось бы все-таки на оптимистической ноте. Бытовые условия не особенно волнуют Ирину Каримовну. Она довольно своей судьбой.

«Если бы пришлось жить заново, — говорит она, — и спросили: хочешь пройти снова весь путь, я бы твердо ответила: да».

Она полна энергии, деятельна, инициативна.

Встреча с такими людьми оставляет глубокий след. Как жаль, что мы мало знаем о них…» Через два месяца та же газета «Труд» поместила на своих страницах письмо одной читательницы: «Не так давно в «Труде» в нескольких номерах (8, 14, 15, 20 марта) были опубликованы документальные материалы об удивительной судьбе советской разведчицы, бывшей киноактрисы Ирины Каримовны Алимовой. За рубежом она работала (уже после войны) вместе с мужем, но ему посвящено в публикациях всего несколько строк. Даже имени не назвали. По-моему, это нехорошо и несправедливо. Наверняка всю жизнь он шел по лезвию ножа, подвергал себя смертельной опасности во имя высших интересов Родины, а мы его на старости лет благодарим вот так — забвением… Хоть доброе слово-то заслужили эти люди? Прошу переслать мое письмо председателю Комитета государственной безопасности СССР.

Н.Синельщикова медсестра филиала поликлиники N 2 Минздрава РСФСР. Москва».

Редакция «Труда» обратилась вновь в нелегальную разведку с просьбой предоставить дополнительные материалы для новой публикации. Положительный ответ на это обращение был получен неожиданно быстро.

20 лет под чужим именем

«…Когда мы ехали к Шамилю Абдуллазяновичу Хамзину в ту же скромно обставленную квартиру с пятиметровой кухней в блочном доме, где я беседовал месяц назад с Ириной Каримовной Алимовой (каждый из супругов оставил свою фамилию), руководитель одного из подразделений советской внешней разведки, статный 65-летний Полковник сказал мне: — Знаете, разведчики не очень разговорчивы, если речь заходит об их жизни. Не особенно нажимайте на него… Между прочим из последней зарубежной командировки он вернулся совсем недавно (по нашим меркам) — в начале восьмидесятых годов. В общей сложности около двадцати лет провел Шамиль за границей под чужим именем. После этого не так просто… (полковник на секунду задумался), как бы лучше сказать, «оттаять», что ли, изменить привычки. Ибо каждый год «там» стоит по крайней мере трех обычных…

Полковник знает об этом не понаслышке. Он тоже немалую часть жизни провел за рубежом под чужим именем. В разговоре как бы между прочим заметил:

«Если ненароком встретите меня за рубежом, то совсем не обязательно обнаруживать наше знакомство…».

Подобная неожиданность однажды чуть не поставила под угрозу срыва важную операцию. Полковник шел тогда на встречу в небольшое кафе «Зеленый какаду» на окраине крупного европейского города. В уютном зале людей было немного. Слева за столиком у стены, недалеко от входа человек в сером костюме, потягивая пиво, читал воскресное приложение к утренней газете. Полковник сразу же узнал его, хотя они не виделись семь лет, и направился к соседнему пустому столику. Неожиданно откуда-то сбоку услышал радостный детский крик:

«Дядя Володя! Вот хоро…».

Как же это, черт возьми, он сразу не увидел, что в глубине зала cидит знакомая семья работника советского посольства. Десятилетняя Машка узнала его и с детской непосредственностью рванулась навстречу. Отец успел перехватить ее и, прижав к себе, стал что-то быстро говорить ей на ухо.

Полковник, видя все это боковым зрением, и бровью не повел, будто это его не касалось. Он прошел к самому дальнему столику, выпил минеральной воды и вышел, не обронив ни слова.

«Перепроверяться» времени нет. Надо «раствориться». Хорошо, что машину оставил за два квартала от кафе…». Он доехал на такси до торгового центра, прошел по подземному переходу в подземный гараж, взял напрокат машину, оформив ее по запасным документам на другую фамилию, сказал, что оставит автомобиль через сутки на пристани, расплатился и выехал через северные ворота. Практически, если слежка и велась за ним, он был уже вне досягаемости, ибо в гараже Полковник оказался в тот момент единственным клиентом, ни одна машина за ним не следовала. Отъехав квартал, он оставил машину у банка и сел в автобус… Через час позвонил в гараж и сообщил, что машину оставит не на пристани, а у банка.

На следующий день встреча с человеком в сером костюме состоялась на вокзале, по резервному варианту. Через несколько лет в этом же городе, с этим же человеком встречался и Шамиль Хамзин, по документам, скажем, Камиль Саид, коммерсант, подданный одного из государств Западной Азии…

— Оправданы ли все эти усилия, риск, затраты? — спросил я Полковника.

— Сошлюсь лишь на одну из задач внешней разведки: следить за военными приготовлениями за рубежом и не прозевать подготовку к первому удару. О военных планах многих государств мы знаем заранее из первоисточников. Согласитесь, это важно всегда, но особенно сейчас, когда наша страна не просто сокращает вооружения, но и ведет активную, энергичную политику разоружения…

В тюрьме

В первой половине шестидесятых годов Шамиль отправился в длительную зарубежную командировку. Он должен был не сразу ехать к месту назначения — в одно из государств Юго-Восточной Азии, а осесть на время в третьей стране, через какое-то время встретить радистку (по легенде его невесту), жениться и вместе с женой отправиться в дальнейший путь. По документам он был из семьи богатых уйгуров, давно покинувших Россию. Шамиль в совершенстве знал уйгурский, турецкий языки, хорошо разговаривал на английском и румынском, не считая, естественно, родного татарского и русского.

Вначале все шло хорошо. Документы у Шамиля были надежные. Он знал, что в этой чужой стране, в одном дальнем селе действительно родился в свое время Камиль Саид. У него был и соответствующий документ, выданный общиной.

Итак, Камиль Саид приехал в портовый город, устроился в гостиницу. Быстро завел деловые знакомства и через два дня перебрался в татарскую колонию. Еще через пару месяцев он был там уже своим человеком. Всегда готовый прийти на помощь, щедрый по натуре, внимательный и обходительный, Камиль пользовался расположением жителей колонии. Руководитель молельного дома, уезжая, хотел даже оставить Камиля вместо себя, но тот под благовидным предлогом отказался.

Именно там, у руководителя молельного дома, Камиль случайно познакомился с выходцем из татарской семьи, офицером контрразведки, занимавшим высокий пост. Потом они нередко встречались, говорили о татарской поэзии, событиях в мире. Офицер, между прочим, звал Камиля к себе на работу, но тот отшучивался: какой, мол, из бизнесмена контрразведчик? — Знаешь, — сказал ему однажды офицер, — если у тебя как у бизнесмена появятся какие-нибудь сложности с полицией, назови им пароль, который я запишу за тобой: «Юха-55».

— И Что же будет? — поинтересовался Камиль.

— Юха (демонический пероснаж. — В.Г.) защитит тебя, — засмеялся офицер.

Знал ли он о готовящемся аресте? Трудно сказать. Скорее всего, нет. Просто дал пароль из дружеского расположения.

Через три месяца после этого разговора двое крепких мужчин пришли ночью к Камилю и, предъявив ордер на арест, забрали с собой.

Камера была крошечная — три шага в длину и два в ширину. Камиль сразу мысленно окрестил ее «каменным ведром». У стены стояла узкая железная кровать, на ней — доски, покрытые циновкой. Ночь Камиль провел без сна. Он вновь и вновь «прокручивал» в голове различные ситуации, разговоры за последние полгода, пытаясь найти несоответствия в своем поведении, ошибки, анализировал каждый свой шаг… Но не находил ничего, что могло бы дать повод для ареста.

«Ладно, посмотрим, что будет на первом допросе», — решил Камиль.

Утром, когда стало совсем светло, он сел на кровать и закурил. Тут же открылась дверь, и дюжий охранник с лицом гориллы ворвался в камеру. Он рывком поднял Камиля и мощным ударом в лицо обрушил его на цементный пол. Поднимаясь, Камиль ощутил кровь на губах и что-то твердое во рту. Держась за стену, выплюнул два зуба на пол. И тут же получил новый удар.

«Если дело так пойдет дальше, мне нечем будет есть», — отрешенно, как о чем-то постороннем, подумал Камиль.

— Позови начальника, — прохрипел он, вновь медленно вставая с пола, — у меня для него есть важное сообщение.

Горилла свирепо посмотрел на Камиля, смачно плюнул ему под ноги и захлопнул дверь. Вскоре Камиля повели на допрос.

Следователь, заметив мимоходом, что курить в камере не разрешается, поинтересовался, что же намерен сообщить ему арестованный.

— Хотел бы прежде всего узнать, в чем меня обвиняют, — спросил Камиль.

Следователь был готов к этому вопросу: — Есть основания подозревать, что вы являетесь английским шпионом. Признаете ли вы это? И какие важные сведения хотели сообщить нам? — Чушь какая-то, — пожал плечами Камиль. — В селе, где я родился и провел детство меня могут вспомнить многие. Все это легко проверить. А то важное, что я хотел сообщить, заключается в одной фразе: Юха пятьдесят пять.

Следователь озадаченно посмотрел на него: — Откуда вы знаете эту фразу? Камиль равнодушно смотрел в окно. Его отправили обратно в камеру. Больше на допросы не вызывали, кормить стали лучше. Горилла рукам волю не давал, но и в разговор не вступал.

Камиль внешне был совершенно спокоен, но в душе нарастала тревога. Через две недели должна была приехать радистка, которую он обязан встречать на вокзале. Если его не отпустят, что она будет делать в чужом городе? Запасной связи у нее не было, это он знал точно…

Сколько времени продлится проверка? Повезут ли его в село или позвонят туда по телефону? Как прореагирует на арест знакомый офицер контрразведки? Конечно, будут наводить справки и в татарской колонии. Но там у него врагов вроде бы нет… То, что не вызывают на допрос, означает, что пароль возымел какое-то действие и проверку они, видимо, проводят. Но как долго все это продлится? Он понял, что появился луч надежды, когда горилла однажды швырнул ему пачку газет.

«Я знал, что мы поладим», — миролюбиво сказал Камиль.

Через неделю его выпустили, объяснив арест ошибкой. До приезда «невесты» оставалось шесть дней. Все это время Камиль многократно и тщательно «проверялся», слежки за ним не было… О том, как произошла его встреча с Ириной, мы уже рассказывали. В их семейном альбоме и сейчас хранятся ее фотографии в свадебном наряде чужой страны. Этот брак оказался, к счастью, не фиктивным, а самым что ни на есть настоящим…

— Западная пресса время от времени сообщает о провалах наших разведчиков. Часто ли это бывает? Какова судьба тех, кто попал в тюрьму? — спросил я Полковника.

— Провалы? Бывают, конечно, но довольно редко. Все-таки не забывайте, контрразведка работает. А что касается судьбы наших разведчиков, оказавшихся в тюрьме, то мы делаем все, чтобы вызволить их оттуда.

— Каким образом? — Путь один — обмен.

— Всех ли удавалось «обменять» или кто-то остался…

— Всех до единого. Наши люди знают: мы не оставим их в беде.

— Сейчас никого из наших в их тюрьмах нет? — Никого.

Операция «Боулинг»

После тринадцати лет работы в Юго-Восточной Азии в конце шестидесятых годов Шамиль Хамзин и Ирина Алимова вернулись на Родину. Она вышла на пенсию, а для него работа продолжалась. В течение еще многих лет он колесил по Западной Азии и Ближнему Востоку, жил на американском континенте, ездил в западноевропейские страны… Все это было бы весьма романтично и увлекательно, если бы Хамзин ездил туристом. Но он участвовал в сложнейшей операции с несколько странным кодовым названием «Боулинг».

Цель операции — сбор информации о разработке новейшего наступательного оружия, которое могло быть использовано для нанесения первого удара, а также о тайных работах по созданию атомной бомбы в тех странах, которые ее не имели. Еще в Юго-Восточной Азии Камиль Саид (документы и легенда у Шамиля остались прежними) познакомился с руководителем отдела одной из мощных транснациональных корпораций, которая наряду с обычной продукцией традиционно получала важные военные заказы. Начальник отдела, назовем его Рашид Гарби, более трех лет жил в той же стране Юго-Восточной Азии, недалеко от коттеджа, где на первом этаже был магазин Камиля Саида. Нередко заходил к нему в гости.

Однажды Гарби понравилась шуба из дорогого меха. Он посетовал, что не располагает сейчас нужной суммой.

— Пустяки, — сказал Камиль, — я поверю и в долг. Дела у меня идут неплохо, так что можешь не торопиться отдавать деньги.

Рашид написал расписку и взял шубу. Потом были другие подобные «покупки». Рашид стал брать и деньги в долг, число расписок составило уже более полутора десятков.

Однажды Камиль сказал Гарби:

«Слушай, у меня некоторые финансовые сложности, не мог бы ты частично вернуть долги?».

Тот беспомощно развел руками. И тогда Камиль, словно бы колеблясь, предложил: — Один бизнес-клуб интересуется вашими сделками. Думаю, этот клуб для вашей корпорации не конкурент. А за информацию, с которой они все равно сделать ничего не смогут, они бы неплохо заплатили…

Рашид согласился быстро. Через какое-то время он спросил Камиля:

«Скажи, на кого ты работаешь? Та секретная информация, которую ты запрашиваешь, обычному бизнесмену не нужна. На Иран? Турцию?..»

Камиль помедлил: — Россию…

— Никогда бы не подумал, — сказал Рашид изумленно.

Сотрудничество их продолжалось.

Но через год после этого разговора Рашид уехал, связь с ним оборвалась. И только много позже стало известно, что Гарби, как говорится, пошел в гору, стал одним из руководителей корпорации, допущен к высшим военным секретам (поставки корпорация производила во многие страны).

На связь с ним решили отправить хорошо знакомого Рашиду Камиля Саида. К тому времени Хамзин уже вернулся в Москву.

Трудность состояла в том, что встреча с Гарби должна была произойти в стране, где в то время не было ни одного советского человека. Камиль поехал туда кружным путем — через Западную Европу и Ближний Восток. В приемной Гарби он сказал хорошенькой секретарше: — Я — Камиль Саид, бизнесмен. Доложите патрону.

— Он Вас ждет? — Нет, я здесь проездом. Но он меня знает…

Рашид Гарби сделал вид, что не узнал Саида.

— Хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз, — вежливо сказал Камиль.

— У меня от моего заместителя нет секретов, — сухо сказал Гарби.

— Зато у меня есть, — парировал Камиль.

— Ничем не могу помочь, — процедил Рашид.

Почему Гарби не пошел на контакт? Уверен в своей неуязвимости? Или что-то другое? — 16 марта Гарби прилетает в Лондон, — сказал Хамзину Полковник. Придется лететь туда и начинать все сначала…

Камиль остановился в Лондоне (использовав другие документы) в уютной гостинице Кингсли, недалеко от многолюдной торговой Оксфорд-стрит. Через три дня в одиннадцать вечера позвонил из автомата в другую гостиницу, в номер-люкс, забронированный для Гарби. Камиль знал, что он прилетел три часа назад.

— Привет, дружище, — как ни в чем не бывало сказал Камиль. — Это Кэм (так его звали на Юго-Востоке американцы). В прошлый раз я забыл отдать тебе кое-что. Не хотелось бы пересылать это в твою штаб-квартиру. Жду тебя через сорок минут на углу Риджент-стрит и Оксфорд-стрит, на левой стороне. До встречи! И положил трубку. Это был рискованный шаг, но Камиль считал, что Гарби все-таки придет.

Он сел в светло-серый «Форд», взятый напрокат, и не спеша поехал мимо беспрерывного ряда сверкающих витрин к Риджент-стрит. В это время людей здесь было уже немного, и он сразу увидел знакомую фигуру Гарби в светлом плаще. Завернул налево, притормозил, открыл дверцу.

— Хэлло, Гарби! Тот оглянулся и быстро направился к машине.

— Садись слева, со мной рядом, — сказал Камиль, — так нам будет удобнее…

Несколько минут они ехали молча.

— А я уж думал, ты совсем забыл старых друзей, — сказал Камиль. — Там, на юге, ты был не очень любезен.

— Вначале мне показалось, что это не ты, а двойник, — задумчиво протянул Гарби. — Там же нет ни одного человека из вашей страны. Первая мысль: кто-то проверяет меня. Да и ты сильно изменился… А потом уже поздно было менять игру.

— Знаешь, Рашид, я скажу тебе вещи, которые могут показаться наивными или обычными прописями. Но ты все же послушай. В нынешних условиях «холодной войны» мир может быть сохранен только на условиях паритета вооружений. Согласен? Я понимаю, гонка вооружений для вашей фирмы дает немалую прибыль, но настоящая война имела бы непредсказуемые последствия. Поэтому нам и нужно знать, какие разрабатываются новые наступательные вооружения, какие новые страны хотят создать свою атомную бомбу…

Они выехали на Пикадилли-серкус. Гарби молчал. И лишь на другой стороне Темзы Гарби произнес: — Я согласен. Кое-что я мог бы сказать тебе сразу. Например о планах создания атомной бомбы в Израиле и ЮАР. Это один из высших секретов этих стран. Но для более подробной информации об этом, а также о ряде работ по наступательным вооружениям стран НАТО нужно время…

— О’кей. Теперь давай договоримся о связи и о всем прочем. Я знаю, в деньгах ты теперь не стеснен. Но все же я хотел бы сделать тебе небольшой презент…

Информация Гарби о новых видах оружия имела очень важное значение для нашей страны, повышения ее обороноспособности. А что касается создания атомной бомбы в ряде стран, то только сейчас начинают просачиваться в печать сведения, которые мы имели много лет назад…

***

— А если бы она сказала, что не узнала вас? — спросил я Полковника.

— Я бы внешне очень удивился. Как это мать — и не узнает собственного сына? Я бы спросил у окружающих — здорова ли мама? А потом поехал бы в гостиницу, чтобы привезти нашу семейную фотографию, сделанную лет двадцать назад… В двадцати минутах езды от селения, на развилке шоссе меня ждала другая машина. У сидящего в ней человека были припасены резервные документы для меня, как раз на этот случай. Дневным рейсом мы улетели бы в Париж с посадкой в Риме…

Полковник говорил просто, буднично, хотя это была одна из тех дерзких операций, риск которой доходил до максимально допустимой грани. Руководители комитета и внешней разведки долго колебались, прежде чем дать согласие на ее проведение.

Не очень далеко от столицы одной из южных стран, в селении, где все друг друга знают, жила обычная небогатая семья. Двадцать лет назад старший сын устроился в европейскую фирму, первое время посылал денежные переводы, подарки, несколько раз приезжал домой. Но последние 16 лет о нем не было ни слуху, ни духу. Где он? Никто в селении этого не знал. В действительности же он умер, и об этом случайно стало известно нашим разведчикам. Тогда возникла идея: Полковник внешне очень похож на погибшего, язык знает в совершенстве — почему бы не попробовать? Идея принадлежала Полковнику, но энтузиазма она не вызвала. «Мать всегда узнает сына», — возражали ему.

— Разумеется, узнает, — соглашался Полковник. — Но скажет ли она вслух, что это не ее сын? Вот представьте: небольшое селение, бедная семья, отсталые люди. Неожиданно на красивой машине приезжает богатый, преуспевающий человек с подарками. Окружающие признают в нем ее сына (а я похож на него), молва летит вперед (я сначала заеду, конечно, к старосте). Селяне расписывают мнимой матери мой дорогой костюм, коробки на заднем сиденье машины… И вот она видит, что приехал не ее сын, но этот богатый господин почему-то считает ее своей матерью. И все согласны с ним. Будет ли она протестовать? Отсталая, темная женщина перед всем обществом и перед богатым человеком с подарками? Полковник настоял на своем. В действительности все совпало до мельчайших деталей. Но был и один острый момент.

Когда его вели к матери, на скамейке сидели несколько женщин с чадрой на лице.

«Кто же из них моя новая матушка?» — мучительно думал Полковник.

Неожиданно одна из женщин опустилась на колени и сказала:

«Здравствуй, сынок, слава аллаху, что я увидела тебя…».

Полковник починил крышу на домике-развалюхе, поставил новый забор, раздал подарки (все за счет западно-европейской фирмы, одним из руководителей которой был коллега Полковника). Через три дня Полковник уехал в Европу. Он провел там много лет, стал руководителем крупной фирмы. Переданная им информация и сейчас является секретной. Скажу только, что он первым сообщил о проекте «звездных войн», или, как теперь говорят, «стратегической оборонной инициативе», задолго до появления официальных сообщений.

А подарки к праздникам новая «мать» Полковника получала до самой своей кончины (она умерла несколько лет назад).

***

Отпуск (второй за восемнадцать лет) кончился у Хамзина досрочно.

— Извини, Шамиль, — сказал Полковник, — но здесь такое стечение обстоятельств… Тебе предстоит лететь сначала в США, потом в Европу, если, конечно, не возражаешь. Задание особой важности…

Речь шла о том, чтобы получить сведения о создании новых иностранных военных баз в сопредельных с Советским Союзом государствах, а также о новых военных доктринах ведущих капиталистических стран (особое внимание уделялось вопросу: предусматривается ли возможность нанесения первого удара?).

— Тут и говорить много не надо, — заметил Шамиль. — Когда выезжать?…В Солт-Лейк-Сити, административный центр штата Юта на западе США, он приехал вечером, ровно через три недели после разговора с Полковником. Остановился в отеле. Около одиннадцати раздался неожиданный телефонный звонок.

— Мистер Воронков? — спросил густой мужской голос.

Именно так: не Воронкоф, а почти по-русски, с русским «в» на конце.

— Вы ошиблись, — спокойно ответил Шамиль по-английски и положил трубку.

Странный звонок озадачил его. Слишком много непонятного было во всем этом. Действительно ли ошибка? Но необычная для американцев русская фамилия, позднее время, русский акцент… Шамиль знал, что здесь, в штате Юта, он будет один, без своих коллег. И решение он должен был принимать сам.

Откладывать операцию? Продолжать? Сменить гостиницу? Он вспоминал свой маршрут. Ни в Гонконге, ни в Мадриде, ни в Нью-Йорке, ни в Вашингтоне у него ни с кем из наших разведчиков не было контактов. Слежки тоже он не заметил.

Второй вопрос — документы. Они подлинные, безупречные, тут тоже все хорошо. В Вашингтоне, кстати, Шамиль заходил в посольство третьей страны, гражданином которой являлся по документам, долго беседовал с советником — давним своим знакомцем еще по Юго-Восточной Азии. Ничего тревожного не почувствовал… Нет, операцию прекращать не было оснований, по крайней мере на этом этапе. А вот гостиницу на всякий случай сменить нужно.

Шамиль расплатился, предупредив, что утром уезжает, у него времени будет мало. Вернулся в номер, взял чемодан и по запасному выходу пошел вниз. На улице завернул за угол и взял третье такси. Машина ехала по пустынным улицам, слежки не было… И до сих пор он не знает, что это был за таинственный телефонный звонок. Ошибка? Удивительное стечение обстоятельств? Штат Юта известен как один из центров ракетостроения. Камилю Саиду, бизнесмену из Юго-Восточной Азии, предстояло «случайно» познакомиться со специалистом из Европы (назовем его Мишель Дегран), который собирался вскоре улетать домой.

В Москве имелись сведения о том, что этот специалист располагает важной информацией по многим интересующим разведку вопросам. Он, кстати, не одобрял вновь разгоравшуюся в конце семидесятых годов «холодную войну», считая, что рано или поздно она может перейти в «горячую», которая уничтожит жизнь на Земле.

Перед Шамилем стояла на первый взгляд не очень сложная задача: познакомиться с Мишелем и завоевать его доверие. Но это просто лишь на взгляд дилетанта. Любой профессионал знает, насколько сложным, опасным и трудным является подобное задание.

Шамилю было известно, что Дегран — заядлый теннисист. Это он и решил использовать для знакомства.

Возле теннисного корта, где играл Мишель Дегран, стоял десяток болельщиков. После второго гейма Шамиль объявил, что он устанавливает для победителя премию сто долларов. Это вызвало общее оживление. Мишель летал с ракеткой по полю и играл, как бог. Он выиграл пять геймов, один проиграл. И, разгоряченный, еще весь в азарте поединка, счастливый и радостный, пригласил всех в ближайший бар, чтобы «обмыть» там полученные сто долларов.

В баре Камиль Саид и Мишель Дегран не только познакомились, но и быстро нашли общий язык. Саид пояснил, что ему, бизнесмену, хотелось бы вложить капитал в перспективное дело, возможно, в военно-промышленной сфере, здесь или в другом месте, и в этой связи для него важны советы знающего специалиста.

— Фирма не будет скупиться для оплаты услуг консультанта, — подчеркнул Саид. — Не взялись бы за это дело? Мишель сразу же согласился. Подробнее условия решили обсудить на следующий день. Назавтра за обедом все было улажено.

— Послушайте, Мишель, — за десертом сказал Камиль, — эти деньги фирма оформляет через один исследовательский центр, вернее, через его закрытый сектор, который занимается вопросами перспективы и конъюнктуры. Там работают и наши люди. О деталях особенно говорить не хочу, но главное в том, что выплачиваемые вам деньги нигде не будут зафиксированы. Поэтому не уверен, стоит ли вам указывать их в налоговой декларации.

— Над этим стоит подумать, — пробормотал Дегран.

Первые вопросы были не очень сложными — куда выгоднее вложить капитал: в горнорудную промышленность, цветную или ракетостроение? Каждое предложение вызывало новые вопросы, но Деграна это устраивало: за свои консультации он регулярно получал приличные гонорары. Вскоре Мишель улетел в Европу, туда же по делам фирмы направился и Камиль Саид.

Они решили отдохнуть недельку вместе в роскошном отеле на берегу Средиземного моря. Именно там Шамиль узнал о планах создания мощной военной авиационно-ракетной базы в одном из южных государств, граничащих с Советским Союзом.

— Вот это действительно перспективное дело, — говорил Мишель, приводя подробные данные о будущей базе.

В личном деле полковника разведки Шамиля Абдуллазяновича Хамзина (множество папок с надписью «Халеф» — псевдоним Хамзина — в прямоугольных картонных футлярах) хранятся любопытнейшие документы. Здесь разработки генеральных штабов о перспективах военного противостояния с СССР, тактико-технические данные разрабатываемых за рубежом стратегических и иных ракет, планы оперативных военных операций в ходе региональных военных конфликтов, цели и объекты промышленного шпионажа в СССР и ряде восточноевропейских стран и многое другое…

В этом году Ш.А.Хамзину исполнится 75 лет. Около сорока из них он отдал разведке. Родился в Архангельске, в татарской семье. В 1923 году семья переехала в Казань (жили на Правобулачной улице, дом 43). Окончив школу, Шамиль поступил в Ленинградский электротехнический институт имени В.И.Ульянова (Ленина) на факультет «Приборостроение». Тема дипломной работы: «Управление с самолета торпедными катерами по радио». Получил диплом инженера-электрика перед самым началом войны. Работал на военном заводе в Москве, где и был принят в партию. Позднее Хамзину предложили перейти на работу в НКГБ, в Управление внешней разведки. Он снова пошел учиться, на этот раз в специальную школу без вывески…

Где предел человеческих сил?

…Полковник не сразу ответил на вопрос. Он посмотрел в окно на высокое синее апрельское небо, затем на меня, словно сомневаясь, оценивая, пойму ли я его, может ли вообще человек, не связанный с этой работой, почувствовать, ощутить, догадаться, что переживает разведчик «там», вдали от Родины, от друзей, ежесекундно контролируя каждый свой шаг, без права на ошибку, гнев, уныние…

— Неужели никогда и ни у кого не было срывов? В это трудно поверить, сказал я Полковнику.

Он опять помолчал, вздохнул, лицо его потемнело. Таким я видел его впервые.

— Были, конечно. Да и как определишь предел человеческих сил…

— Часто были срывы? — За многие десятилетия — два случая.

— Об этом и сегодня нельзя рассказывать? — Да здесь и рассказывать особенно нечего. Тут сердцем понять надо… Знаете, говорят: «тоска заела…» Так вот «там» она порой превращается просто в тигра… Получаем однажды сообщение: в таком-то доме, где живет наш человек, иногда слышны русские песни. У нас и в мыслях не было, что это он ставит пластинки. Но все же решили проверить. Оказалось, именно он и ставит. «Когда мочи больше нет», — признался он позже, уже в Москве. Отозвали, конечно, работал в аппарате, недавно вышел на пенсию.

— А второй случай? — Это сложнее. Заболел человек, не выдержала психика.

— И что же? — Домой сам вернуться он уже не мог. Пришлось ехать туда. Меня он знал лично и очень давно. Увидев, улыбнулся и сказал:

«Ну, слава богу, Володя, с тобой у меня все будет хорошо». А я думал: «Лететь отсюда самолетом опасно. Он плохо контролирует себя».

И мы «пилили» через всю Европу на машине.

— Где он сейчас? — На пенсии. Вылечился. Иногда встречаемся…

— Бывает ли, что кто-то разочаруется в профессии разведчика и уходит от вас? — К нам, как правило, приходят люди одержимые, беззаветно любящие свое дело. Здесь нельзя «отбывать» работу, толку все равно не будет. Разведчик — это призвание. И, разумеется, понимание важности, необходимости твоей работы для страны. Отсюда — самоотверженность, отвага, готовность идти на риск… Конечно, не из каждого может получиться разведчик, и какой-то отсев на стадии обучения идет. Но добровольно только один человек ушел от нас. Это было недавно. Ушел в кооператив. У нас никто не возражал…

***

Настоящие разведчики неохотно рассказывают о себе и своей работе. Больше предпочитают оставаться в тени, жить незаметно. Этого требует профессия. Может быть, поэтому до недавнего времени не так уж баловала наградами страна своих разведчиков.

Многие из наших замечательных разведчиков, проработав долгое время за рубежом, отдав здоровье и силы этой опаснейшей и труднейшей работе, возвращаются на Родину с одним чемоданчиком и здесь на старости лет должны начинать многое практически с нуля.

Они нередко сталкиваются с бытовой неустроенностью, материальными трудностями — это после всего того, что они сделали для страны…

Ш.А.Хамзин за свой нелегкий труд награжден лишь знаком «Почетный сотрудник госбезопасности СССР» и одним орденом Трудового Красного Знамени… Мне кажется, что сейчас, в канун 70-летия советской разведки, можно было бы более достойно отметить заслуги Ш.А.Хамзина, И.К.Алимовой и многих других наших разведчиков, подлинных наших героев, заслуживших высокое общественное признание.» После публикации в «Труде» было принято решение о награждении советских разведчиков.

Два ордена

«На долю этих двух скромных, лишенных всякой аффектации людей выпало столько испытаний, что их, думаю, с лихвой хватило бы на несколько жизней. Весной нынешнего года наша газета рассказала о них — двух советских разведчиках, долгое время работавших нелегально, под чужими именами за рубежом (см.: «Труд» за 8, 14, 15, 20 марта, 17, 19 и 20 мая с.г.). Причем, работавших не в какие-то далекие времена, а сравнительно недавно — в 60-е годы и позже… Может быть, впервые в нашей стране подлинные имена разведчиков, которые выполнили труднейшее задание и не были раскрыты контрразведкой, стали известны при их жизни, когда они возвратились домой. Обычно все это хранится в глубочайшей тайне, и доступ к ней имеют всего несколько человек…

В последние годы Ш.А.Хамзин и И.К.Алимова живут в Москве, в небольшой, очень скромно обставленной квартире в блочном доме на окраине столицы. «У нас все хорошо», — говорят они. Да, дома всегда хорошо. Но мне все-таки было непонятно, почему многие наши разведчики, отдав здоровье и силы опаснейшей работе за рубежом, должны, вернувшись домой, начинать практически с нуля. Они не имеют ни накоплений, ни ценностей, нередко сталкиваются с бытовой неустроенностью, материальными трудностями…

Справедливо ли? Удивительно было и то, что даже на награды разведчикам страна оказалась не очень щедрой. Ш.А.Хамзин имел один орден — Трудового Красного Знамени, тринадцатилетняя работа за рубежом И.К.Алимовой была отмечена медалью «За боевые заслуги». И эта горькая, критическая нота тоже в полной мере прозвучала в опубликованных материалах.

Публикации не остались незамеченными. В эти дни, в канун 70-летнего юбилея советской разведки, пришло известие, которого, откровенно скажу, я втайне ждал. Президент СССР М.С.Горбачев подписал Указ о награждении двух советских разведчиков «за успешное, — как говорится в Указе, — выполнение специальных заданий». Майор в отставке Ирина Каримовна Алимова награждена орденом Красной Звезды, полковник в отставке Шамиль Абдуллазянович Хамзин — орденом Красного Знамени.

Вручал ордена генерал, один из руководителей советской внешней разведки (фамилию его, как мне пояснили, называть пока преждевременно). Генерал не понаслышке знает об этой опасной работе.

— Не боитесь, что по мере ослабления международной напряженности вы и ваши сотрудники останутся без работы? — спросил я генерала.

— Это было бы прекрасно, — совершенно серьезно ответил он. — Хотя без работы наши работники, конечно, не остались бы, дело для квалифицированных людей всегда найдется. Но, думаю, пока до этого еще очень далеко. Ведь разведка — это как бы контрольный орган, например, помогает проверить выполнение договоренностей между государствами и, как это ни покажется странным, даже способствует (при нормальном развитии событий) укреплению доверия. Кстати отмечу, что даже страны-союзники по НАТО направляют друг к другу своих разведчиков. Хотя разведки этих стран между собой сотрудничают… А я уж не говорю о том, что много в мире есть еще опасных очагов, откуда может исходить угроза миру. Последние события в районе Персидского залива наглядно подтверждают это. Так что без внешней разведки пока не обойтись…

— Кто пришел на смену Ш.Хамзину и И.Алимовой и их товарищам? — И молодые, и в зрелом возрасте. О биографиях и месте их пребывания, увы, сказать вам не могу. Но вот что их всех характеризует: это действительно талантливые, незаурядные люди. К сожалению, далеко не о всех можно будет рассказывать даже после возвращения их домой. Да и о ряде операций, проведенных в послевоенные годы, думаю, не будет рассказано никогда. Такова специфика нашей работы. Ниточки из прошлого через десятилетия тянутся в настоящее, и под удар может быть поставлено многое… Когда церемония награждения завершилась, И.К.Алимова и Ш.А.Хамзин рассказывали мне о том, как круто изменилась из затворническая жизнь в столице после публикаций в «Труде».

На два месяца они поехали в Туркмению, на родину Алимовой, где им устроили торжественную встречу. При выходе из самолета всех пассажиров попросили немного задержаться, и они двое, смущенные и оглушенные небывалым вниманием, спускались по трапу, а операторы кинохроники и телевидения непрерывно снимали их, у трапа ждали встречающие… Из аэропорта они ехали по городу в черной открытой «Чайке». Потом долгие беседы с родными, знакомыми, встречи с журналистами, а также на студии «Туркменфильм» (где Ирина Каримовна снималась перед войной в известном фильме «Умбар»), выступления в актовом зале университета, в кинотеатре «Бахар» (перед демонстрацией специально доставленной ленты «Умбар»), поездка в Мары (они сразу же направились к тому месту, где был ее родной дом, но от него сейчас остались одни развалины), выступление в педагогическом училище… Публикации в местных газетах, передача по телевидению… Как дорого было этим двум пожилым людям такое внимание. Они своей нелегкой жизнью заслужили это — и общественное признание, и ордена Родины.

— Я не из породы нытиков, — вдруг очень тихо сказала мне Ирина Каримовна, но в последнее время стала замечать, что настроение бывает неважнецкое. Конечно, держала себя в руках, вида не показывала. И вот сейчас будто солнечный луч осветил… Спасибо всем… Эти публикации в «Труде» получили отклик читателей. Их читали и в наших подразделениях, давали молодым нелегалам, чтобы каждый еще раз проверил себя — готов ли он к трудной работе. Мы были признательны и благодарны В.Головачеву за эти статьи. И сейчас я еще раз говорю ему спасибо.

После выхода в свет первого издания «Нужной работы» один из наших литераторов, ранее связанных с нелегальной разведкой, прочитав книгу, подарил мне небольшое стихотворение:

«Соратникам Абеля и Молодого

Осень. Утро. За окном какой уж год чужое небо Черными дождями льет и льет. Я лет двадцать дома не был, А вернусь ли? Этого не скажет мне никто… Каждый день я слышу речь чужую, — Говорить по-русски скоро разучусь. Буднично, обычно, повседневноНа работу этим утром снова соберусь. Буду делать дело незаметно: Слушать. Видеть. Помнить. И молчать. И своею жизнью неприметной Родины покой оберегать. 1991 г.».

«Д-104»

В конце декабря 1990 г. на приеме в связи с очередной годовщиной советской разведки бывший мэр Москвы Г.Х.Попов по понятной мне причине задал за столом В.А.Крючкову вопрос о работе нелегальной разведки. В.А.Крючков положительно отозвался о ней и обратил внимание Г.Х.Попова на меня, сказав, что мне пришлось «побыть даже графом». «Графом» я не был, но в одной из наших долголетних операций сыграл роль барона Хоэнштайна, бывшего офицера вермахта, одного из руководителей неонацистской организации.

После приема я разыскал в своих бумагах записи той поры об этой операции, которую назвал «Скорпион». Как же все было?..

В 1961 г. в БНД был арестован наш известный разведчик Хайнц Фельфе, который в течение 10 лет обеспечивал нас ценнейшей информацией о деятельности западных разведок против нашей страны и стран Восточной Европы. По признанию Запада, в тот период русские знали о них все, или почти все. Это была большая потеря. Хайнц Фельфе написал о своей работе интереснейшую книгу «Мемуары разведчика», опубликованную в 1985 г. Прочтите ее. Мы 8 лет добивались его освобождения и все годы стремились восполнить эту утрату.

Операция «Скорпион» требовала тщательной подготовки. Исходя из взглядов прошлого, необходимо было осветить многое из того, что имело отношение к разведке, и особенно в Германии.

Польза и необходимость разведки сознавались мыслителями разных эпох.

В XVI столетии Макиавели писал по этому поводу следующее:

«Чтобы разведать намерения противника и узнать его распоряжения, некоторые полководцы отправляли к нему послов, которых сопровождали ловкие офицеры, переодетые лакеями; пользуясь случаем, эти последние осматривали неприятельские войска, замечали их слабые и сильные стороны и таким путем изыскивали средства для одержания победы. Другие полководцы подвергали мнимому изгнанию доверенных лиц, которые искали убежища у неприятеля, раскрывали его намерения и передавали их своим военачальникам».

В другом месте Макиавели выражается еще определеннее:

«Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его. Когда приходится обсуждать вопрос, от решения которого единственно зависит спасение государства, не следует останавливаться ни перед каким соображением справедливости или несправедливости, человечности или жестокости, славы или позора, но, отбросив всякие соображения, решиться на то, что спасает и поддерживает». (Государь и рассуждения на первые три книги Тита Ливия).

Король прусский Фридрих Великий также придавал большое значение заблаговременному сбору сведений о противнике через шпионов. В его труде «О военных учреждениях» говорится:

«На войне приходится действовать то с отвагой льва, то с лукавством лисицы, где не берет сила, там возьмет хитрость. Поэтому безусловно необходимо пользоваться и той, и другой; это составляет один лишний шанс на успех. Часто сила не уступает силе, но часто также хитрость берет верх над силой».

Итак, Фридрих Великий понимал значение разведки и принял участие в этой «науке нечистой игры», положив конец шпионажу как развлечению или дворянской авантюре. Особенности Фридриха как военачальника проявились с наибольшей яркостью именно в умелом и систематическом использовании шпионов. Его даже прозвали отцом организованного военного шпионажа. Если он был отцом, то необходимость была матерью созданной им организации.

Известны слова Фридриха II о том, что на ратном поле важно иметь при себе одного повара и сотню шпионов. Своих агентов делил на четыре категории:

а) обыкновенные агенты, вербуемые среди бедного населения, довольствующиеся небольшим вознаграждением;

б) агенты-двойники, доносчики и ненадежные ренегаты, пригодные главным образом для дезинформации противника;

в) высокопоставленные агенты-царедворцы, знать, штабные офицеры и тому подобные конспираторы, неизменно требующие крупного вознаграждения;

г) лица, вынужденные заняться шпионажем против своей воли.

Фридрих занимался не только классификацией агентов, но и ввел правила вербовки и кодекс их использования с учетом особенностей, присущих каждой категории.

Классификация, установленная Фридрихом, не предусмотрела одного: появления современного шпиона-патриота. Этот пруссак был реалист, циник и монархсамодержец. Монархи его эпохи редко сталкивались с подлинным патриотизмом. Только Великой французской революции суждено было воспламенить Европу национальным энтузиазмом. Угрозы и подкупы, обещания повышений и крупных кушей лишь на этих побуждениях и умели играть вербовщики шпионов из школы Фридриха.

Нам же предстояло столкнуться с западногерманской спецслужбой второй половины ХХ века, созданной и подготовленной генералом Рейнхардом Геленом, имевшим богатый опыт использования агентуры против советских войск в годы Великой Отечественной войны и проникновения на советские объекты на территории ГДР после ее окончания. В Федеральной разведывательной службе (БНД) работало в разные годы от 4000 до 20000 сотрудников и агентов, около 300 из которых были в прошлом членами НСДАП, а примерно 250 — офицерами вермахта и других военизированных организаций.

Сотрудники БНД и его агентура, по нашим наблюдениям, активно действовали в Восточной Европе, ряде стран Азии, Африки и Латинской Америки. На счету БНД и успешная операция по перехвату канала связи командования группы советских войск в Германии, наделавшая много шума в 30-х годах. ЦРУ располагало данными, согласно которым разведка Гелена имела возможность безошибочно предсказать ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году и дату арабо-израильского конфликта в 1967 году. Рейнхард Гелен был первым, кто высказал предположение о том, что Мартин Борман был советским агентом.

Чтобы успешно провести операцию по проникновению в БНД, изучив обстановку в ФРГ, Латинской Америке, деятельность неонацистских группировок, мы решили создать фиктивную заморскую неонацистскую организацию и, используя настроения среди сотрудников западногерманской разведки, внедриться в нее. Эта идея принадлежала ушедшему недавно из жизни Николаю Степановичу Носкову, который предложил применить такие активные методы воздействия на противника.

Сначала «организация» появилась в Европе и ФРГ в лице одного из представителей «Uberlebenstager» (лиц — носителей прежних идей, переживших трагедию поражения) и их сторонников. Затем было дано знать о небольшой группе, передовом отряде, прибывшем из Латинской Америки. Когда мне пришлось включиться в эту операцию, «организация» уже «жила», ей верили в ФРГ и даже оказывали поддержку. Но для достоверности требовалось, чтобы появился ее руководитель. Эту роль поручили сыграть мне. Прежде всего пришлось восстановить язык, «подсевший» за годы работы в Центре и в Китае, и поехать на «место». Помню, я еще очень долго спорил: подходит ли для Германии мое сшитое в Китае пальто (ведь дело было зимой). Решили, что подходит… Взвесили также и целый ряд других обстоятельств, учли разнообразные атрибуты прошлой нацистской действительности.

На заключительном этапе активно действовавшая группа фиктивной организации состояла из «барона фон Хоэнштейна», начальника службы охраны и безопасности нелегала «В» (Ивана Дмитриевича, он же «старина Ганс»); и и нелегала Вальтера, поддерживавшего постоянный контакт с объектом вербовки.

Из Вены в Инсбрук, где была назначена встреча, меня «добросил» сотрудник нашей легальной резиндентуры Вадим. У вокзала мы с ним расстались, на одной из улиц я встретил Вальтера, и вот мы у цели. В беседе с новым агентом из числа сотрудников БНД (назовем его «Д-104») мне не пришлось прибегать к нажиму, шантажу или давлению. Это была беседа «единомышленников» — немецкого барона, бывшего офицера, живущего в изгнании и руководящего теми, кто остался верен идеалам Великой Германии, и молодого сотрудника БНД, придерживающегося тех же взглядов. Я поинтересовался, помнит ли он текст присяги, которую все «мы» давали фюреру. Он ответил утвердительно. Тогда я просто предложил повторить ее. «Перед лицом всемогущего Господа Бога! Я клянусь! Быть верным и смелым солдатом фюреру немецкого народа — Адольфу Гитлеру! «…Затем я задал последний вопрос:

«А отец Ваш помнит об этом?»

— «Отец готов сам принять участие в деятельности организации». Этого было достаточно.

«Д-104» работал в самом чувствительном для нас подразделении БНД. Мы отработали систему безопасности и связи друг с другом.

Встреча закончилась. Втроем мы уселись в «Вольво», которая легко взяла укатанный колесами машин снег горной дороги в направлении Инсбрука. Внизу, сквозь дымку зимнего австрийского тумана, еще оставались видны в долине огоньки гостеприимной виллы, где мы закрепили свой союз. Ехали сначала молча, потом заговорили оживленно, обсуждая суровость жизни, заставившей после поражения 1945 г. одних скрываться на чужбине, а других пойти на службу к победителям, и искать с обеих сторон путь навстречу друг другу.

Возле городского вокзала Вальтер и «Д-104» простились со мной. Я пожелал «Д-104» удачи в трудной работе в интересах организации, членом которой он стал, попросил передать привет отцу, свято хранящему верность присяге… фюреру и идеалам Великой Германии. «Вольво» скрылась в ночной темноте…

Недалеко от вокзала меня дожидался в машине Вадим. Мне хотелось скорее оказаться с ним рядом, услышать ровное урчание мотора его машины и посапывание в ответ на вопросы.

— Господин барон доволен? — шутя спросил он.

— Да, — несколько растянуто ответил я, — поехали. — Вадим засопел, развернул машину, и мы устремились по горной дороге к Вене.

Тепло машины слегка разморило меня. Я закрыл глаза и еще раз заставил свой мозг подвести итог встречи: операция «Скорпион», начатая несколько лет назад, удовлетворительно завершилась, в самом чувствительном подразделении Центрального аппарата БНД есть еще один агент, отработана надежная связь с ним, получен доступ к деликатной информации взаимодействующих спецслужб стран НАТО, параллельно завершены мероприятия по созданию защитной, отвлекающей от «Д-104», агентурной сети. Начинался новый этап противоборства с противником.

Машину слегла потряхивало. Мысли перескакивали с одного на другое. Я с огромной теплотой подумал о Николае Степановиче Носкове, о Вальтере, руководившем нелегальной группой, за идею создания этой «неонацистской организации». Реалии Латинской Америки легли в основу операции и были осуществлены. Мне выпало на долю сыграть роль одного из руководителей этой организации и включить в ее состав нового члена. Завтра с «Д-104» будет работать Иван Дмитриевич. «Старина Ганс» проверит, как в БНД вообще обстоит дело с безопасностью….Машина резко остановилась. Сквозь заснеженное лобовое стекло виднелась фигура полицейского. За ним — оседающее снежное облако.

— Если господа не спешат вниз с обрыва, прошу в объезд. Только что сошла лавина, под снегом несколько машин с людьми.

Мы поблагодарили полицейского и двинулись в объезд по дороге, прорытой снегоочистителями в глубоком снегу…

Утром мы были в Вене. Был февраль 1972 года. «Барон фон Хоэнштайн» улетел в Центр по своим настоящим документам.

«Д-104» подтвердил своими материалами, что цели спецслужб ФРГ и дружественных им стран, США, Англии и Франции, против СССР не изменились: Усиленная активная разведка военно-экономического потенциала СССР и группировки его войск в интересах НАТО и Бундесвера.

— Сбор данных о ведущей роли СССР в проведении социалистической экономической интеграции, в СЭВе и его органах.

— Советско-китайские экономические отношения.

«Д-104» прикрывала небольшая защитная (отвлекающая) агентурная сеть. От этой агентуры мы получили интересную информацию о сотрудничестве спецслужб стран НАТО и трениях между ними. Мы снова знали почти все.

«Организация» работала с «Д-104» около 5 лет. В 1976 г. после провала одного агента-женщины из защитной группы мы по соображениям безопасности, скрепя сердце, свернули деятельность этой организации.

Председатель КГБ Ю.В.Андропов внимательно следил за ходом этой операции, за каждой встречей с «Д-104». Как-то, заслушав наш отчет об очередной встрече, задумался, размышляя над полученной политической и оперативной информацией. «Каждый раз на острие ножа», — сказал он. — Каждый раз все может лопнуть, а ведь живет». На следующий раз он сказал, что эту операцию следует держать в строжайшем секрете, и пошутил, что после ухода на пенсию мы вдвоем напишем занимательный сценарий для приключенческого фильма.

21 августа 1995 года германский журнал «Фокус» (N 34, 21.08.1995) взбудоражил всю Германию ссылкой на главу о «Д-104» из «Нужной работы». Известные корреспонденты И.Хуфельшульте и К.Лудвиг поместили статью под громким заголовком «Руководство Пуллаха в смятении», с которой будет небезынтересно познакомиться читателю. Привожу ее текст в переводе с немецкого без сокращений:.

«Бывший генерал КГБ Юрий ДРОЗДОВ признает:

«Наш ценный агент в Федеральной разведывательной службе до сих не разоблачен.»

Крепкие рукопожатия, похлопывания по плечу, старая гвардия в узком кругу.

Мужчины, в преобладающем большинстве в возрасте за 70 лет, одеты строго по протоколу. В этот жаркий летний день на них строгие пиджаки и рубашки с галстуками. Гостей принимает Юрий Дроздов, генерал бывшей советской секретной службы КГБ, только некоторое время спустя за стопкой водки он позволит себе несколько ослабить узел галстука.

В служебном здании на улице Большая Полянка, в нескольких минутах езды на автомобиле от Кремля, собралось заговорщическое сообщество. Дроздов, возраст 69 лет, пригласил к себе ветеранов службы внешней разведки КГБ. Некоторые перелистывают страницы книги, которую написал Юрий Иванович и которая посвящена его соратникам по борьбе и нынешнему поколению российских разведчиков.

Опубликованная в Москве брошюра для внутреннего пользования с безобидным названием «Нужная работа» по содержанию очень бризантна.

Воспроизводя воспоминания Дроздова о его разведывательной деятельности в Австрии, Китае, Афганистане и США, книга описывает некоторые детали хорошо продуманной разведывательной операции, которая вызовет тревогу немецких спецслужб, занимающихся вопросами безопасности.

Детальные расследования журнала «Фокус» дали следующие результаты: КГБ, по всей вероятности, имел в составе Федеральной разведывательной службы (БНД) своего ценного высокопоставленного агента, который не разоблачен до сих пор. На прошлой неделе соответствующий запрос журнала «Фокус» вызвал смятение у руководства разведывательной службы в Пуллахе под Мюнхеном, которое уже начало поиски предполагаемого шпиона Москвы.

И такое возбуждение вполне понятно: возглавляемое Дроздовым подразделение, в соответствии с проведенным «Фокусом» собственным расследованием, по всей видимости, уже в 1972 году завербовало человека, который мог выдавать Москве рискованные операции БНД, которые она проводила в странах Восточного блока. И не только это: агент КГБ под псевдонимом «Д-104», по-видимому, действовал в самом сердце БНД, имел тесные контакты с представителями дружеских западных разведок и, возможно, также информировал Кремль об операциях американских, английских и французских агентов против Варшавского пакта.

Один из экспертов немецкой контрразведки так прокомментировал журналу «Фокус» это дело:

«Это было бы абсолютным фиаско, небывало тяжелым случаем предательства для Германии и для всего НАТО. По сравнению с ним дело Гийома мелочь».

Дроздов, у которого «Фокус» еще в прошлом году взял интервью относительно его деятельности на посту руководителя нелегальной разведки («Фокус», N_27/1994), вел себя при новой встрече более сдержанно. Ознакомленный с анализом его книги и результатами расследования по материалам книги, проведенного «Фокусом», генерал КГБ сказал: «Да, «Д-104» был нашим ценным источником в БНД. Его сообщения докладывались даже Андропову» (шеф КГБ с 1967 до 1982 года примечание редакции).

На вопрос, не выявлен ли этот ценный агент, находившийся в центральном органе БНД, Дроздов с неохотой ответил:

«Д-104» до сего времени не разоблачен».

И затем с определенной долей озабоченности:

«Ну, зачем же теперь писать об этом? Оставьте же его в покое».

Что это? — угрызения совести руководителя разведки, который в своего рода воспоминаниях, предназначенных для внутреннего использования в КГБ, невзначай подверг опасности ценного источника разведки? Или же Дроздов, в прошлом опытный агентурист, которого опасались западные разведки, хочет сознательно ввести их в заблуждение публикацией своей книги? Один из бывших восточных экспертов американской разведывательной службы ЦРУ, который знает Дроздова по временам «холодной войны» как жесткого противника, делает такое предположение:

«Это может быть акт возмездия старой гвардии КГБ по отношению к БНД — попытка насыпать соль на старые раны. Или же они хотят намеренно ликвидировать какое-то определенное лицо в БНД. В любом случае, это очень сильный ход. И действительно, сам факт вербовки предполагаемого ценного источника уже мог бы служить основой для крутого шпионского боевика».

Первый_ шаг в этой шахматной партии был сделан в конце 60-х годов. В это время КГБ срочно ищет замену своему разоблаченному ценному агенту Хайнцу Фельфе, который на протяжении ряда лет снабжал Москву важной информацией из Пуллаха. Оперативный расчет Дроздова строился на прочности старых корпоративных связей.

КГБ были известны, и не в последнюю очередь от Фельфе, старые сотрудники гитлеровских спецслужб — гестапо, службы безопасности и главного управления имперской безопасности, которые нашли приют в БНД. В Пуллахе в то время многие верили в Великую Германию.

В 1970 году Хайдрун Хофер, любвеобильная секретарша из БНД, познакомилась с очень привлекательным мужчиной. Он представился как Ханс Пушке, родившийся в Кенигсберге. Пушке, в действительности доверенный человек Дроздова, вербует молодую женщину на чужой флаг: по словам Пушке, он примкнул в Южной Америке к группе бывших офицеров вермахта, которые намерены создать в Германии организацию правоконсервативного толка. А для этого, как заявил новоявленный Ромео 30-летней секретарше из БНД, была бы очень полезна информация из центра БНД в Пуллахе.

Дочка капитана вермахта Хайдрун Хофер поставляет очень секретные данные из БНД относительно планов ФРГ в кризисный период и ракетных позиций, рассказывает о совершенно секретных планах НАТО. В 1967 году, незадолго до рождественских праздников, ее арестовывают. Во время допроса в Мюнхенском земельном ведомстве криминальной полиции она выпрыгивает с шестого этажа. В связи с тяжелыми травмами уголовное преследование ее так и не было начато, и в 1987 году дело было прекращено по истечении срока давности. Дело с материалами по ее разработке до сего времени является секретным.

В Пуллахе рады, что этот случай тяжкого предательства до сего времени не получил широкой огласки в Германии. Предполагали, что оперативное руководство Хофер осуществлялось службой государственной безопасности Восточного Берлина.

Однако в настоящее время эта версия не имеет под собой оснований. Секретарша из БНД — как свидетельствуют теперь мемуары Дроздова — была только жертвой пешки. «Сеть вокруг Хофер имела только одну цель — она служила для обеспечения безопасности нашего настоящего источника», _- заявил генерал КГБ журналу «Фокус».

В 1972 году, около двух лет спустя после первой встречи с Хофер агента КГБ Пушке, команда Дроздова вытаскивает на берег настоящую рыбу. Операция, которая протекала в период разрядки между Западом и Востоком, получила кодовое название «Скорпион».

Разведка Москвы к этому времени уже давно знает от Хайдрун Хофер, кого можно было вовлечь в правоконсервативную ячейку. В разговоре с «Фокусом» Дроздов так сказал о лице, которое было предметом оперативных устремлений разведки Москвы:

«Это был молодой человек из хорошего дома, получивший строгое воспитание. Его отец был старшим офицером вермахта».

Юрий Иванович Дроздов, который для подготовки своей разведывательной деятельности даже учился на актерских курсах Макса Райнхардта и бегло говорил по-немецки, сыграл одну из своих любимых ролей: из умного сотрудника КГБ превращается в офицера вермахта барона фон Хоенштайна, который только что вернулся в Германию из своей южноамериканской ссылки.

Сотрудник БНД, которому тогда было около 35 лет, дал завлечь себя в феврале 1972 года в Инсбрук. Его сопровождает один из мнимых членов правоконсервативного офицерского клуба. Он называет себя Вальтером — а в действительности речь идет об агенте КГБ Николае Степановиче Н., который также в совершенстве говорит понемецки.

Секретная операция «Скорпион», как ее оценивает Дроздов сегодня, протекала по плану.

На городском вокзале Инсбрука барон фон Хоенштайн, жилистый мужчина, излучающий силу и авторитет, встречает разведчика из Пуллаха. Кандидат на вербовку, как вспоминает сегодня Дроздов, очевидно, гордился тем, что отныне он принадлежит к кружку заговорщиков. На конспиративной квартире КГБ барон фон Хоенштайн и сотрудник БНД, который с этого момента должен иметь псевдоним «Д104», обсуждают конспиративную систему связи для передачи Москве секретных материалов из Пуллаха. На прощание барон передает сердечный привет отцу нового агента. Пускай старик остается и дальше верным своей присяге фюреру и отечеству.

Неразоблаченный до сего времени источник КГБ «Д-104» с течением времени завоевал себе хорошее положение в Пуллахе. Дроздов говорит по этому поводу: «Мы совершенно точно знали, какой информацией БНД располагала о нашем военном и экономическом положении и какие операции они проводили против нас».

В каком отделе БНД тогда работал «Д-104», Дроздов сегодня никак не хочет говорить. В беседе с «Фокусом» он только цитирует один пассаж из своей книги: ««Д-104» работал в интересном для нас и важном для БНД подотделе».

На вопрос, был ли это реферат (подразделение), который занимался контршпионажем и перевербовкой агентуры, Дроздов отвечает молчанием и качает головой:

«По этому поводу я ничего не скажу».

В декабре 1976 года подразделение КГБ, которым руководит Дроздов, терпит фиаско: по наводке одного перебежчика разоблачается Хофер. Но здесь вступает в действие стратегическая линия КГБ. Тогдашний президент БНД Герхард Вессель в циркуляре по поводу этой успешно проведенной контрразведывательной операции выразил свое удовлетворение, но никто в БНД не имеет никакого понятия о «Д-104». Вскоре после ареста Хофер КГБ по соображениям безопасности распускает конспиративный офицерский клуб. Но к тому времени «Д-104» уже давно знал, в какой союз он попал.

Дроздов рассказывает:

«Тогда мы ему сказали, что он должен вести себя тихо, и тогда с ним ничего не случится».

Очень смелый прогноз.

Мемуары генерала КГБ, которые первоначально предназначались для узкого круга читателей, возможно, в первый раз могут причинить «Д-104» действительные неприятности. В Пуллахе теперь начинается поиск «крота».

Вслед за немцами, подготовившими деловую и взвешенную публикацию, включились в беспокойный хор и российские журналисты. Если немцы стали искать «Д-104» у себя в БНД, то российские журналисты, присоединившиеся в ним, к сожалению, не воспользовались возможностью поговорить с автором книги.

Их статьи, кроме одной, из Бонна, Парижа, Гамбурга больше содержали собственных предположений, броских заголовков. Это побудило руководителя прессбюро СВР РФ Ю.Кобаладзе дать по радио «Эхо Москвы» сообщение следующего содержания:

«07.09.95 РОССИЯ-ГЕРМАНИЯ-РАЗВЕДКА

«Юрий Дроздов человек опытный, и я не сомневаюсь, что он никогда не рассказал бы корреспондентам о том, что противоречило бы правилам игры или могло нанести ущерб разведке», — заявил в интервью радиостанции «Эхо Москвы» руководитель пресс-бюро службы внешней разведки России Юрий Кобаладзе.

Напомним, более года назад в своей книге «Нужная работа» бывший генерал КГБ Юрий Дроздов, долгое время руководивший управлением нелегальных операций, писал об агенте «Д-104», который действовал в самом центре германской разведки БНД. Позже Дроздов в интервью немецкому журналу «Фокус» сообщил, что работа с агентом была прекращена в 1977 году и «Д-104» был законсервирован. По мнению немецких спецслужб, это означает, что за 20 лет агент наверняка занял весьма высокие посты. Один из экспертов немецкой разведки в интервью «Фокусу» отметил, что эта информация, если она правдива, — грандиозное фиаско не только для Германии, но и для всего НАТО.

По его словам, когда те или иные ветераны разведки пишут книги, они «согласовывают их с ними и хотя бывают случаи нарушения, но Дроздов все сделал правильно и никаких претензий к нему нет».

Читателю уже известно, что впервые «барон фон Хоэнштейн» возник в начале 1993 года в опубликванной газетой We/Мы статье Б.Иванова «Барон фон Хоэнштейн» дает урок маркетинга». Там вкратце рассказывалось об этой операции. Ни у нас, ни в США, ни в ФРГ тогда, если это и заметили, каких-либо комментариев не последовало.

В жизни всегда так: чем больше правды, тем меньше веры.

К осени 1993 года книга «Нужная работа» была написана. Первыми, естественно, ее прочитали у нас в разведке. Читали долго, взвешивали все в целом и каждое слово в отдельности. Один из руководителей назвал ее серьезной и весьма нужной. С октября 1993 года по апрель 1994 года предпринимались попытки к ее изданию через издательства «ДЭМ» и «Международные отношения», однако из-за «некоторых материальных затруднений у них» это не удалось. В апреле 1994 года небольшое частное издательство ВлаДар взялось за издание книги, которая, несмотря на определенные трения, все же смогла увидеть свет в канун нового 1995 года.

В январе 1995 года книга, изданная тиражом в 5000 экземпляров, практически не появившись в открытой продаже, быстро разошлась среди сотрудников внешней разведки, журналистов, членов политических движений, партий, депутатов Государственной Думы и Совета Федерации. О выходе книги были широко информированы страны СНГ, иностранные журналисты и представительства. По мотивам книги был снят документальный фильм, на презентации которого в начале августа, наряду с представителями российской и иностранной прессы, присутствовали и бывшие советские разведчики.

Присутствовали и корреспонденты журнала «Фокус», которые и сообщили после об озабоченности в БНД. Автор попросил их оставить «Д-104» в покое. Холодная война закончилась, все ушло в прошлое или осталось в памяти участников событий более чем двадцатилетней давности. Не надо будоражить всю страну и БНД.

«Д-104» до этой публикации в «Фокусе» вряд ли предполагал, что работал на нашу разведку. Об этом он мог узнать только сейчас, если согласится принять на свой счет псевдоним, данный ему в воспоминаниях. В моей памяти он останется одним из хорошо подготовленных, высоко дисциплинированных разведчиков — членов организации «Uberlebenstrager», раскрыть которых, как показывают наши наблюдения, не под силу соответствующим спецслужбам.

Недавно мне удалось узнать, что «Д-104» продолжает держать БНД в напряжении.

В течение 1995–1998 годов в БНД не прекращается поиск законсервированного «Д-104». В федеральной разведывательной службе Германии произошла смена руководства. Ее возглавил Ханс-Йорг Гайгер. Он пришел к управлению в трудное время — БНД в опале, даже не получил поздравления в день своего сорокалетия, служба на пороге реорганизации, чистки и перестановок кадров.

Германская и российская пресса периодически окрашивалась громкими заголовками («Немецкий журнал обнаружил очередную порцию русских шпионов» «Фокус», События преступления не было» — «Фокус», «Где зарылся «крот»? «Московский железнодорожник», «Германия идет по следу русского супершпиона» «Коммерсант», «Скандал убойной силы» — «Новые известия», «Охота на «крота» «Московские новости»). Все корреспонденты, российские и германские, пытались убедить своих читателей, что «Д-104» якобы выявлен.

Знакомые корреспонденты из «Фокуса» позвонили мне в Москву и с удовлетворением сообщили об этом, назвав фамилию разведчика БНД, подчеркнув, что это — «прямое попадание» (Folltreffer). Мне ничего не оставалось, как заметить, что они ошиблись, «мимо» (Fehlschuss).

Так что же было? 30 марта с.г. журнал «Шпигель» поместил статью «Человек Москвы в Пуллахе», в которой идет речь о подозрении в шпионаже руководителя 5 отдела БНД Фолькера Ферча.

«Федеральная разыедывательная служба (БНД) ищет «крупного» шпиона в собственных рядах. Под подозрением находится руководитель отдела безопасности Фолькер Ферч. Генеральный прокурор проводит разбирательство: идет ли речь о шпионаже, дезинформации или интриге.

63-летний Фолькер Ферч посвятил более 30 лет службы борьбе с коммунизмом. В БНД считается ведущим специалистом Пуллаха по восточным спецслужбам, в особенности по бывшему советскому КГБ и его преемникам.

Вскоре после распада Советского Союза в 1991 году Ферч оставил пост руководителя оперативного отдела разведки. Бонн назначил отмеченного наградами специалиста руководителем 5 отдела (безопасность/контрразведка). Ферч должен был выявлять и обезвреживать агентуру противника в БНД.

Теперь он сам стал объектом охоты. Генеральный прокурор ведет разбирательство в отношении руководящего работника Пуллаха по подозрению его в агентурной деятельности в пользу иностранных спецслужб. Подозрение шаткое, а потому ответственные лица в Бонне и Пуллахе демонстрируют уверенность, что оно вскоре будет снято с Ферча. До пятницы прошедшей недели БНД даже не отстранила его от службы.

Генеральная прокуратура также видит только «незначительное подозрение в начальной фазе». После первых допросов и изучения секретного досье следователями прекращение дела кажется возможным уже на этой неделе. Координатор спецслужб в ведомстве Федерального канцлера, государственный министр Бернд Шмидбауэр (ХДС), напротив, считает, что изучение материалов может занять несколько недель. Ферч резко отрицает обвинения. Он отказался от комментариев «Шпигелю» по этому делу:

«Сейчас я ничего не скажу, это бессмысленно».

В политическом Бонне царит тревожное настроение. Утром прошедшей пятницы на чрезвычайное заседание была срочно созвана парламентская контрольная комиссия (ПКК), контролирующая деятельность разведслужб. Генеральный прокурор НЕМ, президент БНД Гайгер и координатор спецслужб Шмидбауэр доложили депутатам о состоянии дела. Тем не менее, оно представляется неясным.

Очевидно в руки российской Службы внешней разведки попала серьезнейшая служебная информация (возможно, даже фамилии и данные агентов Пуллаха), отмечает «Шпигель». БНД и ВФК отреагировали на это с ужасом. Есть подозрение, что Москва имеет в Пуллахе крупного шпиона. Но, как принято говорить у «ясновидящих», его зовут, конечно, не Ферч, это может быть кто-то другой.

Генеральный прокурор уже ведет разбирательство в отношении неизвестного лица.

В Ведомстве Федерального канцлера не исключают, что все дело — всего лиши искусно сфабрикованная дезинформация коллег с Востока или интрига в самой БНД с целью отстранить Ферча от дел.

«Мы еще не знаем, что происходит на самом деле», — признает один советник канцлера. — Возможно, мы введены в заблуждение».

Однажды тень подозрения уже коснулась Ферча. В 1995 году Юрий Дроздов, бывший шеф нелегальной разведки КГБ, распространил слух, что агенту КГБ, кодовый номер Д-104, удалось проникнуть в высшее руководство в Пуллахе. Сын высокопоставленного офицера Вермахта якобы работал в конрразведке. Под эти данные подходил Ферч. Назначенное после этого служебное расследование постепенно сошло на «нет», генеральный прокурор не взял дело в производство, так как все было слишком хрупко.

Почему Ферч теперь оказался в поле зрения следователей в Карлсруэ, остается загадкой. Ясно одно: если человека Москвы в БНД действительно зовут Ферч, то у службы, и без того потрясаемой скандалами, будет «супер-провал». На прошлой неделе американцы уже предусмотрительно наводили справки, что в этом деле соответствует действительности.

Бывший сотрудник ЦРУ, который долгие годы работал с Ферчем, считает: «если бы выдвинутое подозрение оправдалось, это было бы гигантским уроном для БНД, настоящей катастрофой». Данное утверждение соответствует реалиям, поскольку Ферч все еще является «серым кардиналом» немецкой внешней разведки, человеком, имеющим большую власть, чья карьера началась еще при первом президенте службы Гелене. Бывший шеф отдела «Иностранные армии Востока» в гитлеровском Генштабе принял еще молодого Ферча в свой штаб в шестидесятых годах. При этом помогли семейные связи Ферча. Его дядя, Фридрих Ферч, был генеральным инспектором бундесвера.

Операции московского КГБ с самого начала увлекли Ферча, который работал под служебным псевдонимом «Флемминг». Протеже Гелена стал самым молодым руководителем, когда принял руководство рефератом «Иностранные службы», 1-А2 контрразведка. после некоторого периода работы в качествуе руководителя подотдела он занял пост руководителя разведподразделения по советскому блоку (UAL-12) и в конце концов стал начальником всего оперативного отдела. До сегодняшнего дня с его именем связана «заботливо» держащаяся в тайне удача. В 1970 году БНД завербовала в Австрии молодого русского офицера КГБ. Источник «Виктор» 15 лет поставлял Пуллаху секретные материалы, среди прочего — имена депутатов бундестага, которые якобы работали на Восток. Чтобы защитить источника, многие секреты БНД сохраняла для себя. В середине 80-х годов шпион, к тому времени полковник, был тайно вывезен из Москвы.

С тех пор в Пуллахе завистниками снова и снова распространялось подозрение, что успех человеку-легенде БНД создала Москва.

У Ферча в Пуллахе есть не только друзья, — и в этом отчасти виноват он сам. Считается, что у него, в соответствии с профессией, «характер хамелеона». Человек с «собачьим» взглядом, который на совещаниях ведет себя рассудительно и разумно, может, если он недоволен, быть беспощадным. Без предупреждения и с унизительной бесцеремонностью он в один день меняет подчиненных ему руководителей подразделений.

В вопросе своих политических позиций Ферч никогда не допускал неясности: для него враг — на Востоке.

После распада Советского Союза Ферч оказался в Москве лицом к лицу с возлюбленным противником. Вместе с координатором спецслужб Шмидбауэром он вел в Москве переговоры по соглашению о сотрудничестве между БНД и СВР.

В то время как на официальном уровне демонстрировалась гармония, Ферч толкал своих людей на отчаянную операцию. Агенты БНД выкрали высокие технологии и секретные документы из контингента Советской армии в бывшей ГДР («Шпигель» N 40/1997).

При этом «мошенничестве» многое провалилось. Тогдашний президент БНД Конрад Порцнер потребовал от Шмидбауэра отставки Ферча. Основание: недостаточная организация служебного контроля. Ведомство Федерального канцлера отклонило требование, и Порцнер в знак протеста ушел со своего поста.

Повезет ли Ферчу на этот раз, никто в Бонне и Пуллахе не решается предсказать. Только его жена кажется уверенной. Когда в прошедшую пятницу одна знакомая семьи сообщила ей, что она не может в это поверить, жена Ферча ответила:

«Мы тоже не можем».

Мои коллеги в Мюнхене моим ответом корреспондентам «Фокуса» были разочарованы. На этот раз «точку» в очередном раунде шпиономании в ФРГ опять поставил руководитель пресс-службы СВР Юрий Каболадзе, заявивший, что»… материалы, связанные с фигурой Ферча — это внутреннее дело немецкой разведки, которое нам комментировать неуместно и нетактично. Что касается попытки связать дело Ферча с заявлениями Юрия Дроздова, то я знаю последнего как опытного разведчика и ответственного человека, который никогда бы не стал спекулировать информацией, оказавшейся в его распоряжении, тем более если она способна скомпрометивать наши источники».

Но российские газеты продолжали комментировать скандал в ФРГ. Успокоение наступило лишь после передачи сообщения агентства «Интерфакс», озоглавленного «ОТСТАВНОЙ ГЕНЕРАЛ КГБ ПРИЗЫВАЕТ НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ИСТОРИЮ С «ЗАКОНСЕРВИРОВАННЫМ» В БНД СОВЕТСКИМ АГЕНТОМ ДЛЯ ОСЛОЖНЕНИЯ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ФРГ».

В сообщении говорилось: «Служба внешней разведки (СВР) РФ отказалась комментировать появившиеся в СМИ ФРГ утверждения о том, что высокопоставленный сотрудник германской разведки BND Фертш якобы является русским шпионом».

«Разведка никогда не комментирует сообщения о причастности того или иного лица к своей деятельности», — заявила в интервью «Интерфаксу» в среду пресссекретарь директора СВР Татьяна Самолис.

Между тем, эксперты, близкие к СВР, напомнили, что в германской печати уже не первый раз нагнетаются шпионские страсти вокруг фигуры Фертша — крупного специалиста по разведкам Восточной Европы, занимающего ныне пост начальника отдела безопасности BND, который призван выявлять среди сотрудников разведки агентов иностранных спецслужб.

Причем, как правило, в немецкой печати Фертша напрямую связывают с агентом КГБ под кодовым именем Д-104, действовавшим в штаб-квартире BND в Пуллахе. Об этом агенте подробно рассказал в своей книге «Нужная работа» отставной генерал КГБ Юрий Дроздов, долгое время руководивший управлением нелегальных операций. Эксперты напомнили, что после выхода в свет книги в 1995 году возникли подозрения, что этим агентом как раз и может быть Фертш. Однако после проведенного прокуратурой ФРГ расследования все подозрения с него были сняты.

Сам Ю.Дроздов в интервью «Интерфаксу» в среду высказал мнение, что история вокруг Фертша и агента Д-104 раскручивается в ФРГ «в целях внутриполитической борьбы, а также для того, чтобы осложнить российско-германские отношения в интересах третьей стороны».

Отставной генерал сообщил, что работа с агентом была прекращена в 1977 году.

«Этот человек законсервирован надежно, и никто, кроме меня, на связь с ним выйти не может. такой был у нас уговор — и с ним, и с нашим руководством, в то время, когда мы прекращали эти отношения», — подчеркнул Ю.Дроздов.

По его словам, «на Западе, в Германии, в США должны, наконец, понять, что на нашей стороне были такие успехи, о которых мы еще молчим и которым они могут позавидовать».

«Поэтому пускай перестанут терзать самих себя и не дают возможности третьим силам использовать в своих интересах некоторые проблемы из деятельности разведки», — подчеркнул Ю.Дроздов.».

Волнения в ФРГ, США, Англии и Франции по поводу «Д-104» вполне понятны. В период «холодной войны» в противоборстве разведок бывали моменты и посложнее.

Еще несколько слов — о боевых делах одного из разведчиков-нелегалов. Его судьба сложилась весьма необычно: пять лет подготовки и всего столько же боевой работы. Мало, но это прозвучало в современной летописи нелегальной разведки как первая дерзкая весенняя песня соловья.

Я не могу назвать его имени, псевдонима, страны, где он работал. Пусть для читателя он будет просто «БС».

Уже с начала 70-х годов Комитет Госбезопасности беспокоило положение наших ядерных энергетических объектов — все ли там в порядке, правильно ли мы идем в развитии ядерных установок, как обеспечивается их безопасность, не отстаем ли от других стран, совершенствующих ядерную энергетику. Решение ряда таких задач выпало и на долю нелегальной разведки.

Справиться с ними предстояло в короткие сроки. «БС» должен был проникнуть на соответствующие объекты в ряде зарубежных стран, добыть необходимую информацию по обширному комплексу вопросов.

Мы думали, что самым трудным будет непосредственно период выполнения задания. Мы ошиблись. Самым трудным оказался период подготовки, документирования и легализации. Как бы то ни было, но в совершенстве было изучено два иностранных языка с таким редким профессиональным уклоном, обеспечена «железная» документация, выдерживающая любую проверку, найдены настоящие родственники и… требуемое место работы.

Попробуйте представить, какого это стоило труда, тем более в стране со сложной обстановкой и на объекте повышенной секретности с усиленным контролем за работающим персоналом.

В Центре каждый раз с напряжением ожидали выхода «БС» на связь. Каждая операция обеспечивалась с особой тщательностью. Провалиться мы не имели права. И так все пять лет, и за каждой операцией заботливо следил Ю.В.Андропов. Но беда все же пришла со стороны предателя, который имел косвенное отношение к делу «БС». Нам пришлось свернуть работу.

«БС» не понимал, что заставляет Центр отзывать его, выражал свое недовольство, сопротивлялся, ведь непосредственно вокруг него пока еще все было спокойно, хотя его уже искали по косвенным признакам, названным предателем.

Он прибыл в Центр и впервые за все годы нашей совместной службы с возмущением говорил о трусости работников Центра, перестраховщиках и многое другое. Он требовал, чтобы его вернули в страну, где он оставил полезную для Родины работу и ставшего близким ему человека, прикрывавшего его и не знавшего, что он разведчик.

Мы рассказали, что его выдал предатель и что его ожидал скорый арест. «БС» долго не мог успокоиться, допустить саму возможность предательства со стороны другого разведчика. В конце концов он согласился с Центром. Я предложил «БС» вместе с его куратором написать и отправить знакомым в стране письмо о его якобы гибели во время ракетного удара американской авиации по Триполи в 1986 году.

По улицам Москвы и сегодня ходит скромный, иногда застенчивый, в меру обидчивый, требовательный к себе и другим человек среднего роста, совершенно не привлекающий внимания посторонних. Он никому не скажет, кроме «своих», кем он был и за что на его груди несколько боевых орденов и знак «Почетного сотрудника органов государственной безопасности».

Все, что добывал «БС» за рубежом, сразу же направлялось в соответствующее ведомство. Если бы результаты его труда были правильно там использованы, учтены, то может быть, Чернобыльской катастрофы бы не было…

Как-то в Кабуле в конце 80-х годов жаркой ночью, сидя в плетеном кресле возле бассейна, глядя в небо и считая пролетающие звездочки спутников, Председатель КГБ СССР В.А.Крючков, возвращаясь в разговоре к результатам работы одного из нелегалов, спросил:

«А сколько вообще нужно иметь агентуры, чтобы знать, что происходит в мире?»

«Не так уж много, — ответил я, назвав несколько имен, — пять-шесть человек, а вся остальная агентурная сеть должна обеспечивать их, отвлекать от них внимание».

Свое Отечество нелегалы любят каждый по-своему.

Один из них — видный, осанистый, весьма представительной внешности, периодически приезжая домой в отпуск, отдыхал в глуши, в нашей нечерноземной полосе. Он усаживался с семьей в свою автомашину и забирался в забытую всеми глубинку Псковщины, куда и добраться можно было только по сухопутью, а выбраться во время осенних дождей только с помощью трактора. Он ловил рыбу, собирал грибы, скорбел у заброшенных солдатских могил, скрипел зубами от злости посреди брошенных русских деревень, стонал от бессилия и душевной боли. Как-то он высказал все и эту боль в беседе с одним секретарем парткома КГБ. Тот его не понял. А этот нелегал там, в этом захолустье и разореньи, черпал силы и вдохновение для своей нужной работы за рубежом.

Мне знакомо это чувство. На берегу Оки, близ полузаброшенной деревушки Ташинка, что лежит в гору по проселку после паромной переправы через Оку у г. _Касимова, мы с женой провели как-то дней десять, поставив палатку под развесистым кустом. Хозяин находившегося рядом дома — солдат-инвалид, попавший в плен к немцам в 1941 году и вернувшийся только в 1956 домой, _- настрадавшись, вспоминая свою и вообще «заграницу», сказал: «Судьба… Вот пересади червяка из горькой редьки в сладкую свеклу — не выдержит, подохнет… Нда, мы такие, нам без России нельзя!».

Молодые разведчики-нелегалы внимательно изучали опыт ветеранов и относились к нему с огромным уважением. Вернувшись на отдых на Родину, они спешили встретиться с нелегалом-тренером, чтобы поблагодарить его за «напутствия на боевую работу, за полезный товарищеский совет».

Некоторые даже свою признательность выражали в стихах:

Ветеранам службы

По шумному проспекту лишь пять минут ходьбы К воротам Александровского сада. Здесь в строгой тишине так много от судьбыКоманды Зорге, Абеля и Радо. И вот ты здесь стоишь, к ним голову склонив. Ведь это их сердец огонь остался. И ныне, и вовек, пока последний жив, Не разорвать цепи, как ни пытайся. Как много подарили тепла они тебе,Усталые, уверенные люди, Но права не имели мы их узнать в толпе, Пусть даже в праздники, не говоря про будни. Ты больше не пойдешь по этим адресам,Тепло знакомых рук тебя не встретит. И только, если ты им не изменишь сам, Огонь сердец их путь тебе осветит. Ты снова здесь стоишь, к ним голову склонив, Ведь это их сердец огонь остался.И ныне, и вовек, пока последний жив, Не разорвать цепи, как ни пытайся.

Это стихотворение в нарушение всех законов разведки пришло в тайнописи. Молодые нелегалы, ушедшие недавно на работу за кордоном, в своем письме просили не журить их за это. В этом стихотворении, написанном молодыми разведчиками, все: любовь к Родине, клятва в верности и отрешение от сомнений в правильности выбранного пути в наше трудное время.

(Visited 717 times, 1 visits today)